УДК 612.76

ДУШЕВНОБОЛЬНЫЕ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

© И. И. Мунерман

Заглавие этого раздела не может удовлетворить автора, оперирующего научными понятиями. Поэтому в первой главе речь шла о психопатологии личности. Для врача понятия "душа" и "психика" - синонимы. Соответственно синонимичны и понятия душевных и психических болезней. Но когда мы обращаемся к художественной литературе, более привычным является понятие "душевные болезни".

Напомним, что душевные или психические болезни составляют многочисленные их формы, объединенные в основные их группы: психозов, неврозов и психопатий. Все огромное разнообразие их можно увидеть в художественной литературе. Каждый из выдающихся писателей отдавал им дань. В большинстве случаев они представлены значительно ярче и богаче, чем в психиатрических пособиях и научных трудах. Мы знаем немногочисленные и робкие попытки психиатров обратиться к художественной литературе в интересах развития психиатрии. В объеме этой книги можно позволить себе только отдельные иллюстрации, имея в виду интересы обогащения психологической теории личности.

Позволим себе остановиться на персонажах Сервантеса, Шекспира, Гоголя, Толстого, Достоевского и Чехова.

Обратимся к великому безумцу Сервантеса Дон-Кихоту. Значение этого персонажа выходит за рамки ближайшей цели автора - дискредитировать рыцарство и рыцарские романы. Эта ближайшая цель романа привела к блестящим результатам. Издание рыцарских романов прекратилось. Если бы только в этом заключалось значение романа, то о нем бы скоро забыли. Но роман стал бессмертным. Ему посвящена большая философская и литературоведческая литература. "Дон-Кихот" приобрел общечеловеческое значение, стал нарицательным именем с положительным и отрицательным значением. Обыватель увидел в нем только комические и отрицательные черты безумца, отрешенного от действительности, и чудачества, которые могут вызвать только смех. Но гуманисты всех времен увидели в Дон-Кихоте не только бедного безумца, но и человека с возвышенной душой, мыслителя, полного благородства и высоких стремлений. И в наше время был создан художественный фильм "Дети Дон-Кихота", в котором врач родильного дома усыновлял детей, покинутых матерями. Соседи прозвали его Дон-Кихотом.

Великие поэты-романтики Байрон и Гейне видели противоречивость и несовместимость идеальных устремлений Дон-Кихота с сатирической направленностью романа. Гейне в детстве проливал слезы над страданиями Дон-Кихота, а в зрелом возрасте увидел в нем величайшую сатиру на восторженность и отрицательные ее последствия. Байрон запечатлел эту противоречивость романа в стихах:

Ужели доблесть - только светлый сон,

На деле ж миф иль светлое виденье

Из царства грез? Ужель Сократ - тот

Лишь мудрости злосчастный Дон-Кихот,

Дух рыцарства сатира Сервантеса

В Испании сгубила. Едкий смех

Направил бедный край на путь прогресса,

Но в нем - увы! - героев вывел всех,

Как только романтизм лишился веса,

Исчезла доблесть. Дорого успех

Писателя его отчизне стоил:

Насмешкою он жизнь ее расстроил.

Оценка романа великими поэтами грешит односторонностью. Ту же односторонность можно отметить в сопоставлении Дон-Кихота и Гамлета Тургеневым. Мы не можем себе позволить обсуждать здесь философские, психологические и литературоведческие вопросы, которые возникли в связи с великим произведением Сервантеса. Наша задача - обсудить характер "безумия" Дон-Кихота.

"Безумие" Дон-Кихота носит характер паранойяльного бреда. При этом бред носит систематизированный характер. Бредовыми являются не идеальные нравственные устремления Дон-Кихота, а форма и способы их исполнения. Можно думать, что у благородного рыцаря уже наступило возрастное снижение психики, проявляющееся в сентиментальности, неадекватном восприятии сентиментальных рыцарских романов, неспособности реально оценивать свои физические возможности. При этом состояние и поведение Дон-Кихота, особенно взаимоотношения его с людьми разных сословий, описаны Сервантесом на уровне лучшей реалистической литературы. Может показаться неправдоподобной возможность дряхлеющего старика переносить все трудности и опасности в экстремальных для него ситуациях, в которых он так часто и долго оказывался. Но и здесь Сервантес оказался на высоте своего гения. Он мог учитывать известное положение, выраженное в афоризме - "Великие цели рождают великую энергию" даже в немощном теле. Правдивым является и описание смерти великого страдальца, когда сознание его прояснилось, как последняя вспышка некогда сильного духа.

Есть некоторое сходство в психопатологическом плане между Дон-Кихотом и королем Лиром. Известно, что Л.Н. Толстой не жаловал Шекспира. Он не видел, в частности, художественной правды в характере и поведении короля Лира. Неправдоподобным ему представлялось отречение Лира от своей любимой дочери. Но все алогичные поступки Лира вполне объяснимы старческим снижением психики, критичности и самокритичности. Трагедия одряхлевшего короля и отца состоит в том, что он оказался в полной зависимости от лукавых, жадных и жестоких дочерей. Об этом ему постоянно твердит его верный шут. Вместе с тем мы не можем свести содержание трагедии к старческому снижению личности Лира. Для Шекспира "Король Лир" - это трагедия социальная. Не случайно он погрузил Лира в бездну народных страданий, дал ему испить их в полной мере.

Из женских типов Шекспира одним из самых очаровательных нам представляется Офелия. Может быть наше отношение к этому персонажу усилено великолепным исполнением роли Офелии А. Вертинской. Но и Белинский видит в Офелии существо кроткое, цельное, любящее, "сотканное из эфира и света". Она создана для чувства тихого, спокойного и глубокого. Как существо нежное и слабое, Офелия не выдерживает трагическую ситуацию и впадает в "безумие." Она трагически погибает не с отчаянием в душе, а "угаснет тихо, с улыбкой и благословением на устах, с молитвой за того, кто погубил ее"; "угаснет, как угасает заря на небе в благоухающий майский вечер".

Чтобы понять характер "безумия" Офелии, остановимся несколько больше на ее характере и поведении. Офелия способна только любить. И в этом ее характер сродни чеховской Душечке. Ее интеллект не столь высок, чтобы понять и разделить философскую суть страданий Гамлета. Офелия способна увидеть или угадать его глубокий, незаурядный ум, но не понимает его содержания. Как и все ее окружение, она связывает "странное поведение" Гамлета с "помешательством". В отличие от Дездемоны и Корделии у Офелии нет выбора между отцом и возлюбленным: она одинаково предана обоим; рассказывает отцу о письмах и подарках Гамлета; невольно, не осознавая этого, играет неблаговидную роль в сговоре отца и короля против Гамлета. Примечателен рассказ Офелии отцу о встрече с Гамлетом вскоре после его свидания с призраком-отцом:

Он взял меня за кисть и крепко сжал;

Потом, отпрянув на длину руки,

Другую руку так подняв к брови,

Стал пристально смотреть в лицо мне, словно

Его рисуя. Долго так стоял он;

Он издал вздох, столь скорбный и глубокий,

Как если бы грудь его разбилась

И гасла жизнь; он отпустил меня;

И, глядя на меня через плечо,

Казалось, путь свой находил без глаз,

Затем что вышел в дверь без их подмоги,

Стремя их свет все время на меня.

Офелия не поняла своего возлюбленного, хотя его безмолвные жесты были красноречивее слов.

Вскоре Гамлет убедился в том, что Офелия является послушной исполнительницей воли отца и короля. Предвидя последующие трагические события, он с горечью и сарказмом предлагает ей уйти в монастырь.

Примечательно поведение Офелии в сцене "Мышеловка":

Гамлет. Сударыня, могу я прилечь к вам на колени? (Ложится к ногам Офелии).

Офелия. Нет, мой принц.

Гамлет. Я хочу сказать: положить голову к вам на колени?

Офелия. Да, мой принц.

Гамлет. Вы думаете, у меня были грубые мысли?

Офелия. Я ничего не думаю, мой принц.

Гамлет. Прекрасная мысль - лежать между девичьих ног.

Офелия. Что, мой принц?

Гамлет. Ничего.

Далее Гамлет отвечает на вопросы и реплики Офелии в том же фривольном и двусмысленном тоне, как например:

Офелия. Вы колки, мой принц, вы колки.

Гамлет. Вам пришлось бы постонать, прежде чем притупится мое острие.

Офелия. Все лучше, и все хуже.

Для нежной, чуткой и незащищенной души Офелии трагическая смерть ее отца, ссылка в безвестность возлюбленного были тяжелым потрясением, которое ей было не под силу преодолеть. Это и привело Офелию к "безумию". Характер этого "безумия" можно отнести по психиатрической нозологической классификации к одной из форм психогенно-реактивных состояний. Различают две основные их группы:

1. Примитивные психогенно-реактивные состояния с инфантильной, ажитированной, нарочито дурашливой или другими примитивными реакциями.

2. Сложные психогенно-реактивные состояния с разной степенью сложности личностной переработки травмирующей ситуации. Они могут носить характер бредовых фантазий, в которых реальность перемежается или сплетается с вымыслом.

Во всех случаях психогенно-реактивные состояния являются защитной реакцией на чрезмерную, непереносимую психическую травму. Эта защитная функция их связана с дезорганизацией сознания разной степени выраженности и сложности.

Психогенно-реактивное состояние у Офелии можно рассматривать как уникальную форму, относящейся ко второй группе их классификации. В ее измененном сознании, в ее песнях и репликах перемежаются чувство любви ко всем близким, тревога за сосланного в безвестность возлюбленного. В ее порой фривольных песнях близкие видят не только безумие, но и осмысленные иносказания. Измененное сознание избавляет Офелию от страха, когда она оказалась в гибельной ситуации. Она погибает с песней на устах, в которой можно угадать молитву и благословение дорогих ей людей.

И А. С. Пушкин отдал дань душевным болезням в своей поэме "Русалка". Но она настолько прозрачна и ясна, что мы не станем на ней останавливаться. Остановимся на повести Н.В. Гоголя "Записки сумасшедшего". Она была встречена критикой благожелательно. Белинский дал ей высокую оценку: "Возьмите "Записки сумасшедшего", - писал он, - Этот уродливый гротеск, эту странную, прихотливую грезу художника, эту добродушную насмешку над жизнью и человеком, жалкою жизнью, жалким человеком, эту карикатуру, в которой такая бездна поэзии, такая бездна философии, эту психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительной по своей истине и глубокости, достойную кисти Шекспира: вы еще сметесь над простаком, но уже ваш смех растворен горечью; это смех над сумасшедшим, которого бред и смешит и возбуждает сострадание".

Чтобы определить нозологическую форму сумасшествия героя повести, мы вынуждены привести очень кратко фабулу повести.

Титулярный советник и дворянин, чиновник департамента Поприщин был способен только на то, чтобы перечинить с дюжину перьев для письма в кабинете директора, который относился к нему благосклонно, по-видимому , за его безобидность. Но наш невзрачный герой позволил себе ухаживать за дочерью-красавицей директора департамента, проделывал это неловко и карикатурно, что вызывало у нее только снисходительную едва заметную улыбку, когда она заходила в кабинет отца. Он решил узнать об образе жизни красавицы и стал незаметно выслеживать ее вне дома. Наш герой увидел ее на Невском проспекте с собачкой Меджи, которая проявляла явный интерес к другой собачке Фиделю. Увидев их оживленный "разговор", Поприщин заключил, что они, безусловно, ведут переписку. Не станем описывать как ему удалось войти в квартиру Фиделя и изъять из ее кормушки пачку писем от подруги Меджи. Из этих писем он узнал многое из образа жизни дочери директора Софи. Он узнал также, что Софи предпочла ему молодого камер-юнкера. А их свадьба вызвала в нем глубокое разочарование.

Из газет наш герой узнал, что в Испании происходят беспорядки в связи с трудностями в решении вопроса о престолонаследии. Это событие взбударажила его ум. При упорном размышлении об этом его голову пронзила, как молния, мысль о том, что он король Испании, но никто об этом пока не знает. С того дня, как он объявил себя королем Испании, начались его злоключения. Вскоре приехала за ним "депутация" и через полчаса он оказался в "странных палатах", в которых увидел "странных людей". Начались мучительные процедуры "возведения на престол" - побрили голову и капали на нее холодную воду...

Гоголь не поставил перед собой цель описать сумасшествие чиновника. Под прикрытием "Записок сумасшедшего" он описал убожество нравов и духовности чиновничьей и светской среды. И "дружеская переписка" собачек Меже и Фидель, и дневник чиновника наполнены такой острой иронией и добротным юмором, что читатель забывает о фантастичности фабулы повести.

Что касается характера сумасшествия чиновника, то оно относится к мании величия. Она бывает при параноидной форме шизофрении, прогрессивном сифилитическом параличе и паранойе. При шизофрении и прогрессивном параличе бредовые идеи мании величия интеллектуально значительно беднее, чем при паранойе. Поэтому систематизированный бред героя повести носит паранойяльный характер и Гоголь описал его ярко и правдоподобно.

В сочинениях Л.Н. Толстого мы не встречали персонажей с душевными болезнями типа психозов. Но он очень ярко и достоверно описывает симптоматический невроз в повести "Смерть Ивана Ильича" и тяжелое психогенно-реактивное состояние у героя "Крейцеровой сонаты". На первом мы останавливались достаточно подробно выше. Поэтому перейдем к сочинениям Достоевского.

Сочинения Достоевского могут быть для психиатра и психолога бесценным кладом. В них представлена почти вся психиатрия "большая" (основные психозы) и "малая" (неврозы, психопатии и психогенно-реактивные состояния). Мы можем себе позволить остановиться только на некоторых иллюстрациях. Но ставя перед собой только узкую задачу, не можем обойтись без увязки ее с жизнью и творчеством великого писателя.

Уже в одном из первых своих сочинений "Двойнике" Достоевского главный персонаж его господин Голядкин испытал несправедливость общественного устройства. Он решил, что существовать в обществе он сможет, лишь утратив свой нравственный облик, "оподлившись". Голядкин не выдерживает душевных терзаний и лишается рассудка. Это проявилось в синдроме раздвоения сознания - он вступил в общение со своим "двойником". Этот синдром наблюдается при шизофрении и некоторых других психических расстройствах.

Достоевский, как и Толстой, считал себя учеником Гоголя. С этим можно согласиться, но только с существенными оговорками. Гоголь посвятил свое творчество "мертвым душам" не в узком плане фабулы его знаменитой повести, а в более широком. Мы имеем в виду нравственное и духовное убожество большинства персонажей его основных сочинений. Он трагически осознавал это, что стало основной причиной его духовного и творческого кризиса, последствия которого известны.

Продолжая традиции русской классической реалистической литературы, Достоевский и Толстой подняли духовную и нравственную ее силу до невиданных ранее ее высот.

Достоевский, как никто другой, совмещал в своем творчестве две духовные бездны - "бездну вверху и бездну внизу". Это позволило ему отразить в своих сочинениях трагедию борьбы, раздирающей душу человека, между отрицанием жизни и ее утверждением, между нравственной безответственностью и совестью.

Взлеты и падения душевных страданий достигают космических масштабов. В адской бездне преисподней обитают Ставрогин ("Бесы"), Версилов ("Подросток"), Свидригайлов ("Преступление и наказание"), Смердяков и Федор Карамазов ("Братья Карамазовы"). В божественных эмпиреях обитают богоподобные князь Мышкин, Алеша Карамазов и другие. Между ними располагаются трагические жертвы человеческой жестокости, низости и предательства - бедные люди, униженные и оскорбленные, мятущиеся в поисках смысла жизни, между верой и безверием. Накал и острота эмоций столь высоки, что они приобретают болезненный характер.

Та скрупулезная и вязкая детализация душевных и физических страданий и поруганий человека в сочинениях Достоевского, по мнению некоторых критиков, является порождением мазохистско-садистских свойств личности писателя. Он испытывал наслаждение от описания и смакования их мук и мазохистское удовлетворение от своего сострадания им. Кажется И.С. Тургенев назвал его маркизом де Садом. Однако такая оценка великого писателя, мягко говоря, весьма односторонна. Она опровергается детальным и аналитическим изучением его жизни и творчества. Более серьезный, научный подход к оценке жизни и творчества Достоевского мы видим у З. Фрейда. Он видел всю сложность его личности и необходимость многопланового подхода в его оценке. Однако, психоаналитический подход тоже грешит односторонностью, хотя его выводами нельзя пренебрегать. Они сами по себе представляют интерес. Вызывает интерес определение Фрейдом характера эпилептических припадков у Достоевского. Он видит в них форму проявления невроза по типу истерических реакций. Припадки появлялись у писателя в относительно благополучных периодах его жизни и отсутствовали в самых трудных условиях его заключения в Петропавловской крепости, на протяжении четырехлетнего пребывания на каторге и последующей жизни в условиях ссылки. С позиций психоанализа это объясняется так: в относительно нормальных условиях жизни чувство "греховности", "вины" (от бессознательного желания смерти отца) искупалось тяжелыми эпилептичскими припадками. Но жизнь заключенного в крепости, на каторге и в ссылке стала "искуплением вины" и "греховности", что привело к утрате этих припадков, в них не было "нужды".

Так, интерпретируя трагическую судьбу братьев Карамазовых и их автора, Фрейд не замахивался на их духовную сущность. Он ставил Достоевского в один ряд с Шекспиром. "Братья Карамазовы" - величайший роман из всех, когда-либо написанных, а "Легенда о Великом Инквизиторе" одно из величайших достижений мировой литературы, переоценить которое невозможно. К сожалению, перед проблемой писательского творчества психоанализ должен сложить оружие" ("Достоевский и отцеубийство").

Некоторые литературные критики связывают частоту душевных болезней среди персонажей сочинений писателя с его нервным расстройством и психической неуравновешенностью. Но этим можно объяснить только интерес самого писателя к нервным и психическим расстройствам. Известно, что Достоевский брал соответствущую медицинскую литературу у своего лечащего врача. Более существенное значение имеют те трагические условия жизни, которые порождали эти болезни в народе и у великого писателя. В своих "Очерках психологии личности" и "Типологии личности" мы останавливались на том своеобразии творчества писателя и его характера, которые обусловлены не столько его невротическими расстройствами, сколько типом нервно-психической конституции. Эти особенности проявляются в вязкости и гипертрофированной детализации при описании душевных состояний, действий и поступков его персонажей. Вспомним допрос Раскольникова следователем. Он производит гнетущее впечатление. Вместе с тем, эти конституциональные психические особенности писателя в сплаве с его гениальностью создают неповторимое, уникальное своеобразие его творчества.

Остановимся на некоторых душевных расстройствах его персонажей. При выраженных психозах, как у Голядкина и Ивана Карамазова, мы видим раздвоение сознания, которое бывает чаще при шизофрении. В этих случаях содержанием этого раздвоения сознания является столкновение иррациональных и рациональных структур сознания. Здоровая часть сознания вступает в конфликт со своим вторым Я. Так у Ивана Карамазова личностное нравственное начало сталкивается с постоянными нелицеприятными разоблачениями Чёрта, своеобразной разновидности Мефистофеля. Приведем иллюстрацию:

"- Нет, нет, нет! - вскричал вдруг Иван, - это был не сон! Он был, он тут сидел, вон на том диване. Когда ты стучал в окно, я бросил в него стакан... во этот... Постой, я и прежде спал, но этот сон не сон. И прежде было. У меня, Алеша, теперь бывают сны... но они не сны, а наяву: я хожу, говорю и вижу... а сплю. Но он тут сидел, он был, вот на этом диване... Он ужасно глуп, Алеша, ужасно глуп, - засмеялся вдруг Иван и принялся шагать по комнате.

- Кто глуп? Про кого ты говоришь, брат? - опять тоскливо спросил Алеша.

- Чёрт! Он ко мне повадился. Два раза был, даже почти три. Он дразнил меня тем, будто я сержусь, что он просто черт, а не сатана с опаленными крыльями, в громе и блеске. Но он не сатана, это он лжет. Он самозванец. Он просто черт, дрянной, мелкий черт. Он в баню ходит. Раздень его и, наверно, отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки, в аршин длиной, бурый..." И далее: "И ты твердо уверен, что кто-то тут сидел? - спросил Алеша. - Вон на том диване, в углу. Ты бы его прогнал. Да ты же его и прогнал: он исчез, как ты явился. Я люблю твое лицо, Алеша. Знал ли ты, что я люблю твое лицо? А он - это я, Алеша, я сам. Все мое низкое, все мое подлое и презренное."

Достоевский с большим мастерством описывает острый приступ шизофрении со спутанным сознанием, слуховыми и зрительными галлюцинациями.

В сочинениях А.П. Чехова персонажи, страдающие душевными расстройствами, представляют для нас особый интерес, благодаря тому, что видим в нем незаурядного врача и великого художника, психолога. В каждом его сочинении психолог и психиатр может найти для себя бесценный материал для аналитического исследования. Мы остановимся здесь только на "Скучной истории", "Палате №6" и "Черном монахе".

Главный персонаж "Скучной истории. (Из записок старого человека)" заслуженный профессор с мировым именем, тайный советник (генеральский чин), кавалер многих отечественных и иностранных орденов, заведующий кафедрой и декан, врач Николай Степанович. Ему 62 года и 30 из них он посвятил научной и преподавательской работе. Николай Степанович талантлив, умен, остроумен, деликатен и человеколюбив. В повести он представлен уже преждевременно состарившимся, одряхлевшим, страдающим человеком. При всем этом он еще сохранен как личность, не утратил интереса к научной и преподавательской работе, которая становится для него уже непосильной. Его мучают головные боли, бессонные ночи, общая слабость и сознание приближающейся смерти.

Послушаем, что говорит о себе маститый ученый: "Читаю я по-прежнему нехудо; как и прежде, я могу удерживать внимание слушателей в продолжении двух часов. Моя страстность, литературность изложения и юмор делают почти незаметными недостатки моего голоса, а он у меня сух, резок и певуч, как у ханжи. Пишу же я дурно. Тот кусочек моего мозга, который заведует писательскою способностью, отказался служить. Память моя ослабала, в мыслях недостаточно последовательности, и, когда я излагаю их на бумаге, мне всякий раз кажется, что я утерял чутье к их органической связи, конструкция однообразна, фраза скудна и робка. Часто пишу я не то, что хочу; когда пишу конец, не помню начала. Часто я забываю обыкновенные слова, и всегда мне приходится тратить много энергии, чтобы избегать в письме лишних фраз и ненужных вводных предложений - то и другое ясно свидетельствует об упадке умственной деятельности. И замечательно, чем проще письмо, тем мучительнее мое напряжение. За научной статьей я чувствую себя гораздо свободнее, чем за поздравительным письмом или докладной запиской. Еще одно: писать по-немецки или английски для меня легче, чем по-русски".

В этом небольшом отрывке много интересных для психолога и психопатолога фактов и наблюдений. Отметим некоторые из них. Автор "записок" отмечает сохранность своих профессиональных навыков и упадок умственной деятельности (памяти, письменного выражения своих мыслей и др). Этот факт имеет свою психоневрологическую закономерность. Устойчивые профессиональные, многолетние навыки обладают большей устойчивостью в отношении психотравматизирующих и других болезнетворных факторов. Примечателен и другой факт: писать по-немецки или английски свои научные труды легче, чем по-русски. Этот факт мы не беремся объяснить. Свою гипотезу не станем приводить. Предоставим читателю возможность решить эту задачу. Можно объяснить почему легче нашему ученому писать научные труды, чем поздравительные письма и докладные записки. Здесь тоже, можно думать, имеют значение профессиональные навыки написания научных работ.

О сохранности личности Николая Степановича свидетельствует его самокритичность, трезвая оценка своих возможностей. О причинах и характере его нервного расстройства и преждевременной дряхлости можно будет высказаться, когда мы полнее ознакомимся с его семейной жизнью и деятельностью.

Каждое утро жена навещает мужа и всякий раз говорит одно и то же. После тревожных вопросов о здоровье мужа, она "вдруг вспоминает о нашем сыне офицере, служащем в Варшаве". Ему ежемесячно высылают по пятьдесят рублей. Затем она жалуется на то, что дочь, которая учится в консерватории, "одета бог знает как"; и это при том, "что ее отец знаменитый профессор, тайный советник!". Она не забывает напомнить и о том, сколько денег они должны прислуге. Попрекнув мужа именем и чином, она, наконец, уходит. А муж на это реагирует так:

"Я слушаю, машинально поддакиваю, и, вероятно, оттого, что не спал ночь, странные, ненужные мысли овладевают мной. Я смотрю на свою жену и удивляюсь, как ребенок. В недоумении я спрашиваю себя: неужели эта старая, очень полная, неуклюжая женщина, с тупым выражением мелочной заботы и страха перед куском хлеба, со взглядом, отуманенным постоянными мыслями о долгах и нужде, умеющая говорить только о расходах и улыбаться только дешевизне, - неужели женщина была когда-то той тоненькой Варею, которую я страстно полюбил за хороший, ясный ум, за чистую душу, красоту и, как Отелло Дездемону, за <состраданье> к моей науке? Неужели эта та самая жена моя Варя, которая когда-то родила мне сына?"

Поглощенная заботами и тревогами о детях, домашнем быте, жена утратила интерес к тому, что составляет смысл жизни мужа. Тревожась о здоровье мужа, она не может или игнорирует реальные возможности мужа. Она упрекает его в том, что он не издает книги и не занимается частной практикой, имея в виду пополнение денежных доходов. Она не думает о том, что можно обустроить жизнь семьи более скромно, в соответствии с реальным бюджетом семьи. В доме появился жених с неопределенным положением, подвизающийся в роли музыковеда некий Гнеккер. Он представился как сын богатого отца, имеющего большой дом в Харькове и имение в предместьях.У Николая Ивановича он сразу вызвал антипатию. Жена предложила мужу съездить в Харьков и разузнать там, "что за человек наш Гнеккер". Он согласился, хотя эта поездка уже была для него непосильна. В Харькове професср узнал, что нет такого дома, который носил бы фамилию Гнеккера и имения тоже. Вскоре он получил телеграмму: "Вчера Гнеккер тайно обвенчался с Лизой. Возвратись". Худшие опасения отца сбылись. Интересна реакция именитого ученого и отца на это событие:

"Я читаю эту телеграмму и пугаюсь не надолго. Пугает меня не поступок Лизы и Геккера, а мое равнодушие, с каким я встречаю известие об их свадьбе. Говорят, что философы и истинные мудрецы равнодушны. Неправда, равнодушие - это паралич души, преждевременная смерть

Опять ложусь в постель и начинаю придумывать, какими бы занять себя мыслями. О чем думать? Кажется, все уж передумано и ничего нет такого, что было бы теперь способно возбудить мою мысль.

Когда рассветает, я сижу в постели,обняв руками колена, и от нечего делать стараюсь познать самого себя. "Познай самого себя" - прекрасный и полезный совет; жаль только, что древние не догадались указать способ, как пользоваться этим советом.

Когда мне прежде приходила охота понять кого-нибудь или себя, то я принимал во внимание не поступки, в которых все условно, а желания. Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты. И теперь я экзаменую себя: чего я хочу? Я хочу, чтобы наши жены, дети, друзья, ученики любили в нас не имя, не фирму и не ярлык, а обыкновенных людей. Еще что? Я хотел бы иметь помощников и наследников. Еще что? Хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет с наукой. Хотел бы еще прожить лет десять... Дальше что?

А дальше ничего. Я думаю, долго думаю и ничего не могу еще придумать. И сколько бы я ни думал и куда бы ни разбрасывались мои мысли, для меня ясно, что в моих желаниях нет чего-то главного, чего-то очень важного. В моем пристрастии к науке, в моем желании жить, в этом сиденье на чужой кровати и в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно целое. Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует мое воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что называет общей идеей или богом живого человека.

А коли нет этого, то, значит, нет и ничего. При такой бедности достаочно было серьезного недуга, страха смерти, влияния обстоятельств и людей, что все то, что я прежде считал своим мировоззрением и в чем видел смысл и радость своей жизни, перевернулось верх дном и разлетелось в клочья. Ничего же поэтому нет удивительного, что последние месяцы своей жизни я омрачил мыслями и чувствами, достойными раба и варвара, что теперь я равнодушен и не замечаю рассвета. Когда в человеке нет того, что выше и сильнее всех внешних влияний, то, право, достаточно для него хорошего насморка, чтобы потерять равновесие и начать видеть в каждой птице сову, в каждом звуке слышать собачий вой. И весь его пессимизм или оптимизм с его великими и малыми мыслями в это время имеют значение симптома и больше ничего".

В этой исповеди больного человека и крупного ученого содержатся глубокие мысли, которые являются содержанием существенных проблем современной психологической теории личности. Это прежде всего проблема смысла жизни, которая разрабатывается крупным психиатром и психологом В. Франклом. Мы обсудим ее в соответствующем разделе. Здесь нам остается определить характер заболевания Николая Степановича. У нас нет данных для определения причин его преждевременного одряхления. Но для человека, ученого с сохранным и высоким интеллектом трудно осознавать и смириться с утратой физических сил и работоспособности, когда еще не угасла потребность в творческих научных устремлениях. Это само по себе становится причиной реактивных невротических расстройств типа неврастении. Существенную роль в развитии болезни играют и психогенные факторы. В данном случае они связаны с семейным дискомфортом, когда глава семьи и основа ее благополучия, начинает ощущать свое одиночество в ней. Крупный ученый, медик вполне это осознает. Нам приходится только удивляться тому, как ему удается сохранить такую уравновешенность и благожелательность ко всем близким, сотрудникам и знакомым, хотя часто они ранят его душу. Только один раз в повести он сорвался, когда жена проявила грубую бестактность и посягнула на его свободу. В данном случае мы видим тяжелую неврастению, психосоматическую ее разновидность. Чехов блестяще её описал, как художник, психолог и врач.

Обратимся к одной из лучших и наиболее трагической повести Чехова - "Палате № 6". По свидетельству М.И. Ульяновой это повесть произвела на В.И. Ленина сильное впечатление и глубоко взволновала.

Главными персонажами повести являются душевно больной Иван Дмитрич Громов и доктор Андрей Ефимич Рагин.

Иван Дмитрич, один из обитателей палаты №6 для душевно больных, лет тридцати трех, из благородных, бывший судебный пристав и губернский секретарь, страдает манией преследования. Он или лежит на постели, свернувшись калачиком, или же ходит из угла в угол. Он всегда возбужден, взволнован. При малейшем шорохе в сенях или крике на дворе он поднимает голову и прислушивается: не за ним ли это идут? Гримасы его странны и болезненны, но тонкие черты его лица разумны и интеллигентны., в глазах теплый, здоровый блеск. Он всем нравится своей вежливостью, услужливостью и необыкновенной деликатностью. Иногда по вечерам он запахивается в свой халатик и, дрожа всем телом, стуча зубами, начинает быстро ходить из угла в угол. По тому, как он внезапно останавливается и взглядывает на товарищей, видно, что ему хочется сказать что-то очень важное, но он не сразу решается. Но скоро желание говорить берет верх и он начинает говорить горячо, страстно и беспорядочно. Говорит он о человеческой подлости, о насилии, попирающем правду, о прекрасной жизни, какая со временем будет на земле, об оконных решетках, напоминающих ему каждую минуту о тупости и жестокости насильников.

Мы привели весьма сокращенное описание по повести характер проявления душевной болезни Ивана Дмитрича. Еще более кратко отметим обстоятельства, которые привели его в больницу.

Жизнь Ивана Дмитрича была нелегкой. Еще в студенческие молодые годы он казался болезненным. Всегда был бледен, худ, подвержен простуде, мало ел, дурно спал. От одной рюмки вина кружилась голова и он впадал в истерику. Его всегда тянуло к людям, но раздражительность и мнительность мешала ему сближаться с людьми и друзей не имел. Пока был жив отец, он безбедно учился в Петербургском университете. Несчастья обрушились на семью Громовых. Умер от скоротечной чахотки старший брат, студент четвертого курса. Через неделю после похорон, старик-отец был отдан под суд за подлоги и растраты и вскоре умер в тюремной больнице. Дом и вся движимость были проданы с молотка. Мать и сын остались без всяких средств. Наступили для Ивана Дмитрича тяжкие времена. Он с утра до ночи давал грошовые уроки и занимался перепиской, и все-таки голодал, так как все деньги высылал матери на пропитание. Такой жизни Иван Дмитрич не выдержал, пах духом захирел и, бросив университет, уехал домой. Здесь, в городке, по протекции он получил место учителя в уездном училище, но не сошелся с товарищами, не понравился ученикам и скоро бросил место. Умерла мать. С пол года голодал, питался только хлебом и водой, пока не получил место судебного пристава. В этой должности был уволен по болезни. В остром приступе страха и в результате панического бегства он был пойман и доставлен в больницу. Дальнейшее нам известно.

Основные драматические события в этой трагедийной повести Чехова произойдут в связи с приходом в больницу нового старшего врача Андрея Ефимовича Рагина. Автор определяет его как "замечательного человека в своем роде". Таким мы его и увидели. Доктор не обременен работой, одинок и весь свой досуг посвящает чтению философской и другой литературы. Он осмотрел больницу и пришел к заключению, что это учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей. По его мнению, самое умное, что можно было сделать, это - выпустить больных на волю, а больницу закрыть; но рассудил, что для этого недостаточно одной только воли и что это было бы бесполезно.

Примечательна наружность доктора. Чеховские наблюдения такого рода как бы ограничивают универсальность теории Кречмера о закономерной связи телосложения и характера. Приведем описание внешности доктора:

"Наружность у него тяжелая, грубая, мужицкая; своим лицом, бородой, плоскими волосами и крепким, неуклюжим сложением напоминает трактирщика на большой дороге, разъевшегося, невоздержанного и крутого. Лицо суровое, покрыто синими жилками, глаза маленькие, нос красный. При высоком росте и широких плечах у него громадные руки и ноги; кажется, хватит кулаком - дух вон. Но поступь у него тихая и походка осторожная, вкрадчивая; при встрече в узком коридоре он всегда первый останавливается, чтобы дать дорогу, и не басом, как ждешь, а тонким, мягким тенорком говорит: "виноват".

Андрей Ефимович исповедовал философию вольтеровского Кандита, философию стоиков, которую приблизительно можно выразить обыденными изречениями: все, что совершатся - к лучшему и потому не следует вмешиваться, противодействовать. Он рассуждает так:

"Да и к чему мешать людям умирать, если смерть есть нормальный и законный конец каждого? Что из того, если какой-нибудь торгаш или чиновник проживет лишних пять, десять лет? Если же видеть цель медицины в том, что лекарства облегчают страдания, то невольно напрашивается вопрос: зачем их облегчать? Во-первых, говорят, что страдания ведут человека к совершенству, и, во-вторых, если человечество в самом деле научиться облегчать свои страдания пилюлями и каплями, то оно совершенно забросит религию и философию, в которых до сих пор находило не только защиту от всяких бед, но даже счастие. ...

Подавляемый такими рассуждениями, Андрей Ефимыч опустил руки и стал ходить в больницу не каждый день".

Философия стоиков, которую исповедовал доктор, скрестилась с философией скептика и диалектика Ивана Дмитрича. Примечательны и встреча и диалог, который стал для доктора роковым.

"Иван Дмитрич ... вдруг узнал доктора. Он весь затрясся от гнева и с красным, злым лицом, с глазами навыкате, выбежал на середину палаты.

- Доктор пришел! - крикнул он и захохотал. - Наконец-то! Господа, поздравляю, доктор удостоивает нас своим визитом! Проклятая гадина! - взвизгнул он и в исступлении, какого никогда еще не видели в палате, топнул ногой. - Убить эту гадину! Нет, мало убить! Утопить в отхожем месте!

Андрей Ефимыч, слышавший это, выглянул из сеней в палату и спросил мягко:

- За что? ...

- А за что вы меня здесь держите?

- За то, что вы больны.

- Да, болен. Но ведь десятки, сотни сумасшедших гуляют на свободе, потому, что ваше невежество неспособно отличить их от здоровых. Почему же я и вот эти несчастные должны сидеть тут за всех, как козлы отпущения? Вы, фельдшер, смотритель и вся ваша больничная сволочь в нравственном отношении неизмеримо ниже каждого из нас, почему же мы сидим, а вы нет? Где логика?

- Нравственное отношение и логика тут ни при чем. Все зависит от случая. Кого посадили, тот сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и все. В том, что я доктор, а вы душевнобольной, нет ни нравственности, ни логики, а одна только пустая случайность.

- Это ерунда, я не понимаю... - глухо проговорил Иван Дмитрич и сел на свою кровать. ...

- Отпустите меня, - сказал Иван Дмитрич, и голос его дрогнул.

- Не могу.

- Но почему же? Почему?

- Потому что это не в моей власти. Посудите, какая польза вам от того вам оттого, если я отпущу вас? Идите, Вас задержат горожане или полиция и вернут назад".

Иван Дмитрич понравился доктору. Ему захотелось его приласкать и успокоить:

"- Вы мыслящий и вдумчивый человек. При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе. Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира - вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке, однакоже был счастливее всех царей земных.

- Ваш Диоген был болван, угрюмо проговорил Иван Дмитрич. - Что вы мне говорите про Диогена да про какое-то уразумение? - рассердился он вдруг и вскочил. - Я люблю жизнь, люблю страстно! У меня мания преследования, постоянный и мучительный страх, но бывают минуты, когда меня охватывает жажда жизни, и тогда я боюсь сойти с ума. Ужасно хочу жить, ужасно!"

Какой приятный молодой человек! - думал доктор, вспомнив, что вчера познакомился с умным и интересным человеком, и решил сходить к нему еще раз при первой возможности. Он снова посетил Ивана Дмитрича, но тот встретил его враждебно, подозрительно и не захотел беседовать.

"Доктор сел на табурет возле постели и укоризненно покачал головой.

- Но допустим, что вы правы, - сказал он. - Допустим, что я предательски ловлю вас на слове, чтобы выдать полиции. Вас арестуют и потом судят. Но разве в суде и в тюрьме вам будет хуже, чем здесь? А если сошлют на поселение и даже на каторгу, то разве это хуже, чем сидеть в этом флигеле? Полагаю, не хуже... Чего же бояться?

Видимо, эти слова подействовали на Ивана Дмитриевича. Он покойно сел. После вчерашнего возбуждения он был утомлен и вял и говорил неохотно. Пальцы у него дрожали, и по лицу видно было, что у него сильно болела голова.

- Между теплым, уютным кабинетом и этой палатой нет никакой разницы, - сказал Андрей Ефимыч. Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом.

- То есть как?

- Обыкновенный человек ждет хорошего или дурного извне, то есть от коляски и кабинета, а мыслящий - от самого себя." И далее: "Мудрец или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется.

- Значит, я идиот, так как я страдаю, недоволен и удивляюсь человеческой подлости.

- Это вы напрасно. Если вы почаще будете вдумываться, то вы поймете, как ничтожно все то внешнее, что волнует нас. Нужно стремиться к уразумению жизни, а в нем - истинное благо.

- Уразумение ... - поморщился Иван Дмитрич. - Внешнее, внутренне... Извините, я этого не понимаю. Я знаю только, - сказал он, вставая и сердито глядя на доктора, - я знаю, что бог создал меня из теплой крови и нервов, да-с! И я реагирую! На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость - негодованием, на мерзость - отвращением. По-моему, это, собственно, и называется жизнью. Чем ниже организм, тем он менее чувствителен и тем слабее отвечает на раздражение, и чем выше, тем он восприимчивее и энергичнее реагирует на действительность. Как не знать этого?...". И далее: "А Христа взять? Христос отвечал на действительность тем, что плакал, улыбался, печалился, гневался, даже тосковал; он не с улыбкой шел навстречу страданиям и не презирал смерти, а молился в саду Гефсиманском, чтобы его миновала чаша сия".

Иван Дмитрич показал несостоятельность философии стоиков на примере собственной жизни доктора, лишающей его права презирать страдание: "Во всю вашу жизнь до вас никто не дотронулся пальцем, никто вас не запугивал, не забивал, здоровы вы как бык. Росли вы под крылышком отца и учились на его счет, а потом сразу захватили синекуру. Больше двадцати лет вы жили на бесплатной квартире, с отоплением, с освещением, прислугой, имея потом право работать, как и сколько вам угодно, хоть ничего не делать. От природы вы человек ленивый, рыхлый и потом старались складывать свою жизнь так, чтобы вас ничто не беспокоило и не двигало с места. Дела вы сдали фельдшеру и прочей сволочи, а сами сидели в тепле да в тишине, копили деньги, книжки почитывали Услаждали себя размышлениями о разной возвышенной чепухе... Одним словом, жизни вы не видели, не знаете ее совершенно, а с действительностью знакомы только теоретически. А презираете вы страдания и ничему не удивляетесь по очень простой причине: суета-сует, внешнее и внутреннее, презрение к жизни, страданиям и смерти, уразумение, истинное благо - все это философия, самая подходящая для российского лежебока. ...".

Андрей Ефимыч признался, что беседа доставляет ему большое удовольствие, а "моя характеристика, которую вы только что изволили сделать, просто блестяща." Он очень часто стал навещать Ивана Дмитрича. На это обратили внимание сотрудники и его помощник доктор Хоботов. Он подслушал и подсмотрел их беседу и решил, что "наш дед" помешался. Хоботов донес городскому начальству о помешательстве" старшего доктора. Его вызвали в городскую управу для освидетельствования умственных способностей, и он это понял:

- Боже мой, - думал он, вспоминая, как врачи только что исследовали его, - ведь они так недавно слушали психиатрию, держали экзамен, откуда же это круглое невежество? Они понятия не имеют о психиатрии!

"И в первый раз в жизни он почувствовал себя оскорбленным и рассерженным".

Андрея Ефимыча отправили "на отдых" с нищенской пенсией сбережений у него не оказалось. Доктор Холодов продолжал свою "заботу" о нем. Однажды он пригласил Андрея Ефимыча в палату № 6 для консультации больного. Выбраться из этой палаты старому доктору уже не удалось. Он не выдержал надругательств и побоев и вскоре умер.

Эта трагическая повесть Чехова, потому так глубоко волнует читателя, что она реалистична и, увы, не потеряла своей остроты в наше смутное время. Характер психического заболевания Ивана Дмитрича достаточно очевиден (паранойяльный бред преследования) и мы не станем его обсуждать. Мы так много уделили места в нашей книге этому разделу, что не чувствуем себя вправе рассмотреть рассказ Чехова "Черный монах". Заметим только, что он может представить интерес для тех, кого волнует проблема соотношения гениальности и помешательства.

В заключение напомним приведенные выше слова З. Фрейда: "К сожалению, перед проблемой писательского творчества психоанализ должен сложить оружие." Разделяя это мнение Фрейда, поскольку оно актуально для психолога и психиатра, мы решились написать этот раздел.

Кафедра психологии

Смоленский государственный педагогический университет

Поступила в редакцию 13.08.97.