Математическая морфология.
Электронный математический и
медико-биологический журнал. - Т. 10. -
Вып. 2. - 2011. - URL:
http://www.smolensk.ru/user/sgma/MMORPH/TITL.HTM
http://www.smolensk.ru/user/sgma/MMORPH/N-30-html/TITL-30.htm
http://www.smolensk.ru/user/sgma/MMORPH/N-30-html/cont.htm
УДК
004.032.26
Светлой памяти
Автандилова Георгия Герасимовича
Ó
2011 г. Романов В. И.
Автандилов Георгий Герасимович
22 июня 1941 года фашистская Германия вероломно напала
на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война.
С первых минут начала войны в отражении вражеских атак
на самой западной точке границы СССР в Белостокском выступе принимал участие Автандилов
Георгий Герасимович, доктор медицинских наук, профессор, Заслуженный деятель
науки РСФСР и Республики Северная Осетия-Алания, действительный член Академии
естественных наук России, Заслуженный врач Кабардино-Балкарии. Участник Великой
Отечественной войны с 22 июня 1941 г. до 9 мая 1945 г.
Я знаком с Георгием Герасимовичем с 1968 года, когда
под его руководством завершал работу над
кандидатской диссертацией. Много было встреч в официальной и неофициальной
обстановке, но никогда он не обмолвился словом о Великой Отечественной войне, о
тех лишениях, которые ему пришлось пережить в начале войны, а затем в
фашистских концлагерях. Чудом оставшись в живых, он до конца жизни сеял
«разумное, доброе, вечное» на ниве отечественной науки.
Автандилов Георгий Герасимович – автор 17 монографий и
руководств, 22 пособий, 352 статей в журналах и сборниках, 3 открытий и 13
изобретений. Под его руководством и при научной консультации выполнены 31 докторская
и 70 кандидатских диссертаций.
Вот так он описывает начало и первые дни войны в
подаренной мне книге воспоминаний «Совесть и честь» (Москва, 2005 год):
«Сон восемнадцатилетнего солдата в теплую июньскую
ночь крепок, сладок, но чуток, после многомесячных тренировок, с подъемами по
тревоге. Рано утром, в воскресенье, 22 июня, я почувствовал во сне нарастающую
по силе звука пулеметную очередь, и затем и оглушительный взрыв, от которого
подпрыгнула моя раскладушка. Я мигом проснулся, моментально оделся и выбежал из
палатки к дежурному посту. На часах было 4 часа 15 минут.
В палаточном подразделении я оказался старшим по
воинскому званию. Ко мне подбежал испуганный дежурный – старший сержант
Яковлев:
- Товарищ старшина, что делать?
- Объявляй боевую тревогу! Война! – отдал я ему
приказ,
- Как же так – мы в мире с Германией? – с недоумением
спросил он меня.
Я криком повторил приказ: «Боевая тревога!» - его уже
слышали строящиеся связисты. Я знал, что попаду под трибунал, если это событие
окажется только провокацией, но в критической обстановке надо было принимать решение
и нести ответственность за судьбу своих товарищей. С момента артиллерийского
обстрела казармы, гаража и палаточного лагеря нашего батальона в городе
Цехановце, мы марш-броском выдвинулись к рубежам обороны и вступили в
оборонительный бой, неся большие потери. Помню, что при проходе через город,
старые женщины-еврейки с плачем хватали нас за руки и взывали: «Не ухолите! Не
уходите! Нас убьют фашисты!». «Мы скоро вернемся!» - успокаивали мы их на ходу,
уверенные в скором возвращении. В это время на автомашины сажали жен командиров
с детьми. Им предстояло срочно эвакуироваться в тыл, в Минск. Спустя десятки
лет, я встретился с известным нейроморфологом, академиком Российской академии
естественных наук профессором В. Н. Швалевым, который в то время был 13-летним
мальчиком, сыном хирурга, главного врача дивизионного госпиталя. Он с матерью
покидал Цехановец.
Как теперь установили военные историки, к моменту
нападения на нашу страну противник имел 4-5 кратное превосходство в живой силе
и боевой технике. Мы знаем из военных источников, что против нашей армии (командующий
генерал-майор К. Д. Голубев) вела наступление группа армий Вермахта «Центр»,
имевшая 4 танковые и 6 пехотных дивизий, против 4-х наших пехотных дивизий.
Внезапность массированных бомбовых ударов позволила в первый день войны
противнику сразу уничтожить на наших аэродромах 528 самолетов и в воздухе 210.
Поэтому военные действия начались при полном господстве вражеской авиации. В
этом мы сами позже убедились, когда наш путь отхода пролегал около одного из
аэродромов. Это была страшная картина: на летном поле стояли, лежали целые и
разорвавшиеся истребители и рядом с ними – не добежавшие до самолетов, мертвые
летчики.
Рано утром 22 июня внезапно для нас возникла боевая
ситуация, к которой мы все время готовились.
Что испытывает 18-летний солдат при переходе от мира войне?
В условиях боевой обстановки, когда все внешние силы направлены на твое уничтожение,
когда на твоих глазах гибнут твои товарищи от взрывов снарядов, взлетают на
воздух грузовики с боеприпасами, на тебя с ревом пикируют «Мессершмиты». В этот
первый период боя страх постепенно притупляется, исчезает чувство опасности для
собственной жизни, появляется реальная оценка каждой вновь возникающей
ситуации, начинает проявляться приобретенный в мирных условиях солдатский опыт.
Этот профессиональный опыт добывался на тяжелых изнуряющих учениях и занятиях в
мирное время. Нас обстреливали и обкатывали танками, заставляли идти за
артиллерийским огневым валом. Теперь, когда внезапно возникли боевые действия,
я мысленно благодарил командиров за все военные навыки, доведенные до автоматизма
на учениях в мирное время. Они давали возможность мне выполнять боевые задачи и
уцелеть. Постоянно нужна была и хорошая солдатская смекалка. На войне побеждает
всегда более умный и хитрый!
Нас, связистов, воспитали под девизом «Умри, но дай
связь!». В военных кинохрониках читатель, наверно, видел погибших телефонистов,
в зубах которых были зажаты концы кабеля. Так выполнялся связистами свой
военный долг – до последнего вздоха.
Во время бомбежек и артобстрела семижильный телефонный
кабель, состоящий из стальных и медных нитей, взрывной волной превращался в мелкие
изогнутые змейки, каждая из которых была длиной не более 7-8 см. Однако, связь
следовало немедленно восстановить, и мы бросались с катушками телефонного
кабеля сразу в воронки от взрыва снарядов, когда еще сверху сыпались комья
земли, надеясь на правило, что второго попадания снаряда в ту же воронку не
произойдет.
Скоро появился и новый солдатский опыт в оценке полета
снарядов: если звук летящего снаряда слышен, то он летит мимо, но если он в
какой-то миг сразу затих, то немедленно бросайся с телефонным аппаратом в окоп
или яму, т. к. снаряд обязательно упадет рядом с тобой. Так было со мной несколько
раз. Однажды я даже, падая в окоп, увидел в трех метрах над поверхностью земли
летящий снаряд, и последовавший сразу взрыв похоронил меня в окопе. Я,
оглохший, с трудом вылез из него. Командир дивизии по уцелевшему концу
телефонной линии в этот момент кричал «Дайте связь! Расстреляю!». Связь была
немедленно восстановлена.
Оборонительный характер боев сжимает уставные
расстояния между подразделениями. Под шквальным огнем связистам приходилось
тянуть телефонный кабель прямо в окопы передового края. Через несколько дней
боев связисты стали обыкновенными пехотинцами. Хочу отметить повсеместный
героизм бойцов, яростно защищавших свой рубеж, выполняя суворовский завет: «Сам
погибай, но товарища выручай!». Наши подразделения защищали границу три дня,
заплатив за это огромными потерями личного состава и военной техники.
Вспоминаю, с какой радостью мы восприняли весть, что наши бронемеханизированные
части провели наступательную операцию в первый день войны и отбросили
противника от границы.
Фронтовики, обычно, не воспроизводят подробности
ужасных картин боевых действий, свидетелями и участниками которых они стали в
эти дни. Я в своем повествовании не нарушу эту традицию.
Историк В. А. Анфилов пишет, что 3, 10 и 4-я армии
должны были сдерживать наступление противника на участке границы протяженностью
450 км. С начала боевых действий, отмечает автор, «стойко держались на
некоторых участках границы соединения 10-й армии». Не выдержав напора превосходящего
по силам противника, потеряв почти половину личного состава, остатки наших
подразделений, на третьи сутки, по приказу отошли на новую линию обороны (река
Напев) западнее Белостока.
Занимая новые рубежи, мы увидели фантастическую
картину – вдоль дороги на протяжении нескольких километров лежали взорванные
танки, башни с одной стороны, корпуса – на другой. Да, эти танки шли нам на
помощь к границе, но господство самолетов противника в воздухе дало свои
печальные результаты.
К исходу боев на четвертый день, в качестве резерва, в
окопы были брошены все силы, даже ездовые, оставившие без присмотра в лесу
лошадей и повозки. К сожалению, из тыла не подходило никаких подкреплений. Все
чаще у меня мелькала мысль, что формирование стойкого фронта обороны, несмотря
на наше упорное сопротивление противнику и огромные потери, так и не
состоялось. Понимая всю трагичность нашего положения, как командир, я не имел
права даже подумать о таком варианте развития событий и подбадривал своих
подчиненных ожиданием помощи с востока и ближайшего мощного наступательного
удара нашей армии. «Нам бы продержаться, до прихода своих!» - подбадривали нас
командиры… но помощь так и не появилась…
28 июня радист взвода прослушивания (такое
подразделение имеется в батальонах связи) сержант Кайзер (немец Поволжья) по
большому секрету сообщил мне: «Немцы уже захватили Минск». «Молчи!» - приказал
я ему. В это время мы держали оборону около Волковыска, т. е. почти в 300 км
западнее Минска. Становилось понятным, что мы уже оказались в глубоком «котле».
Одна мысль постоянно сверлила мозг – за нами целая
страна и ее столица Москва, а мы, ее сыны, не можем сдержать противника.
Сознавать свое бессилие было очень горько, но делиться этими мыслями было
нельзя. «Ждем помощи, она придет!» - говорили командиры выжившим после каждого
неравного боя красноармейцам.
Как мне стало известно позже от командиров, 10-й армии
было приказано отходить на линию обороны Лида-Слоним-Пинск, однако этого уже
нельзя было практически осуществить, т. к. противник, прорвавшись через Гродно
и Брест по позициям стоявших слева и справа от нас 3-й и 4-й армий, клещевым
захватом замкнул котел далеко в нашем тылу, в Минске.
При отходе на восток на наши колонны каждые 15-20
минут налетали эскадрильи «Мессершмитов» с завывающими сиренами. Летчики охотились
не только за машинами, но и за отдельными бойцами. Такой эпизод был и у меня.
По команде «Воздух!» надо было как можно дальше отбежать от дороги и залечь в
пашню или в пшеницу. Если кого-нибудь из бегущих красноармейцев заметил летчик,
он устраивал настоящую охоту на них, пикируя с разных позиций, расстреливая
бегущих пулеметными очередями. Вернувшись к машине, мы нашли шофера мертвым –
его кишечник свисал из разорванной передней стенки живота до подножки кабины.
Число убитых росло с каждым днем, раненым оказывалась только первая медицинская
помощь. Кто после ранения не мог передвигаться, оставался на месте боя. Всем им
грозила смерть от ран или страшный фашистский плен.
Далее, почти две недели шли изнурительные отступательные
бои днем и отходы по ночам, в неравных силах, при абсолютном господстве
вражеской авиации. Автомашины батальона связи были уничтожены. Мы стали пехотинцами.
Большие потери личного состава в боях на границе, на речных рубежах (реки
Нужец, Нарев, Нарва), под Белостоком, Волковыском, Зельвой, Барановичами давали
о себе знать. Остатки наших отступающих частей четырежды отсекались, окружались, но мы с боями
выходили из этих колец на восток… всем казалось, что вот-вот вырвемся к своим…
Вспоминаю и тяжелую переправу через реку Неман.
Взрывающиеся в реке бомбы давали волну, до боли сжимавшую тело переправлявшихся
солдат. Многие бойцы не доплыли до другого берега. Мне удалось во время бомбежки
с трудом переплыть реку, сохранив оружие и боеприпасы.
Заключая воспоминания о первых дня войны, хочу с
благодарностью отметить сочувствие жителей маленьких деревень Западной
Белоруссии к нам, отступающим военнослужащим. Они все время кормили проходящие
группы солдат картофелем, извиняясь, что масло и сметена у них давно
закончились.
При отступлении долгое время нас поддерживала мысль о
неприступности старой границы Союза. Мы были уверены, что эта укрепленная
граница станет главным рубежом обороны. Во время работы нашего батальона в 1940
году в укрепрайоне, мы узнали, что устанавливаемые в новых дотах орудия
доставлялись со старой границы. Поэтому такое тяжелое впечатление на нас
произвела старая граница СССР – вспаханная полоса, пустые дома в поселке
Столбцы, развеянные по улицам бумаги и отсутствие оборонительных укреплений, на
наличие которых мы, отступая, так надеялись…
Далее на востоке стоял разрушенный бомбежками Минск,
уже с 28 июня оккупированный противником. Остатки наших разбитых частей и
ходячих раненых небольшими группами продолжали пробиваться на юго-восток. Судьба
тяжело раненых и обслуживающего их медперсонала, имена убитых товарищей были
неизвестными.
Подводя итог первым неделям войны, военные историки
признают, что своим сопротивлением и жертвами советские войска дали стране
двухнедельный срок для организации обороны. Особенно важно это признание для
нас, бойцов 10-й армии, которая с честью выполнила свой долг за счет жертвенного
подвига – почти полного её уничтожения внезапно напавшим врагом. Этот подвиг
армии, из-за отступательного характера
боевых действий, по настоящее время всячески замалчивается. Но солдаты и
командиры 10-й армии сделали все возможное, в создавшейся для них трагической
обстановке полного окружения, для задержки противника в движении его на Москву
и эти сорвали выполнение «Блицкрига», ранее успешно осуществлявшегося при
покорении стран Западной Европы. Таким образом, мы вели бои на дальних
подступах к столице – Москве. Вспомним, что Париж и государство Франция были
повержены немцами за 22 дня, т. е. за срок, почти соответствующий уничтожению
противником только одной нашей 10 армии РККА.
Военные действия в Белоруссии соединяли в окружениях
остатки разбитых, отступавших обороняющихся частей, уготовив им всего одну
судьбу: смерть или пленение. Других вариантов не было. Окруженные части уничтожались
налетами авиации, артиллерийскими и минометными обстрелами, действиями
бронетанковых частей противника. Убитые оставались на поле боя, раненые и
деморализованные бойцы попадали в плен.
После 8 июля, вырвавшись из последнего окружения, наша
сводная группа под командой младшего лейтенанта – пехотинца, пробиралась на
юго-восток, к Пинским болотам, с надеждой выйти к своим. Днем мы ориентировались
по солнцу, ночью – по мху на северной стороне стволов деревьев. Горькая судьба
прорывающихся из окружения бойцов, хорошо описанная Константином Симоновым, не
миновала и нас. Наша группа была обнаружена разведывательным самолетом
Фокс-Вульф, который навел на нас целую эскадрилью Мессершмитов. Самолеты
бомбовыми ударами и пулеметными очередями в течение получаса ликвидировали всю
нашу группу, смешав ее с землей. Я очнулся вечером от непрерывной рвоты, с
огромным кровоподтеком на голове, с перебитой девой рукой и с кровоточащей
раной на правом бедре. Мне удалось правой рукой разгрести слой земли,
выброшенной на меня во время взрыва бомбы, и выбраться из воронки. Были слышны
стоны наших раненых и немецкая речь вражеских солдат, подоспевших к месту нашего
разгрома. Ходячие красноармейцы, под дулами винтовок немецких пехотинцев,
погрузили нас, раненных, на грузовик, и через два часа медленного движения
сбросили на берег реки Свислочь в районе Минска. Туда сгонялись тысячи
деморализованных и ходячих раненых советских военнопленных, безуспешно
пытавшихся найти выход на восток из малых и больших «котлов».
Уместно привести здесь мнение военного историка В. А.
Анфилова: «Мужественная борьба советских войск прикрытия в первую неделю войны
сорвала замыслы противника уничтожить Советскую армию в западных районах до
рубежа рек Западная Двина и Днепр».
Всем надо знать долго скрывавшийся факт, что в
действительности двадцать пять дивизий группы армий «Центр» и половина всей
танковой мощи вермахта были нацелены на прохождение кратчайшего пути к Москве и
завершение «Блицкрига» на территории СССР за 6 недель. Однако впервые за всю
военную компанию германским войскам пришлось сражаться с яростно
сопротивляющимися бойцами окруженных частей Красной Армии Западного особого
военного округа, в основном, нашей 10-й армии. Жертвенный подвиг этой армии
фактически впервые за время победных маршей немцев по Европе сорвал график
выполнения Блицкрига и дал две недели для организации обороны нашей страны.
Военный историк В. А. Анфилов так характеризует
действия приграничных частей: «Несмотря на неравные условия борьбы, советские
воины в первый день войны показали примеры мужества, отваги и героизма. Свято выполняя
требования присяги, во имя победы над врагом они не щадили своей жизни». К
великому сожалению этот подвиг остается до сих пор неоцененным и преданным
забвению.
Понятно, что сопротивление в «котле» грозит воинам не
только смертью, ранением, но в финале и пленом. Единственным утешением для
красноармейцев, захваченных противником в Белорусском котле, было сознание выполненного
до конца воинского долга в создавшейся трагической обстановке. Наши части
отходили только по приказу, последними, прикрывая страну. Многие ценою жизни и
своей крови давали Родине лишний час, день, неделю для организации новых
рубежей обороны, для последующего наступления и победы. В настоящее время
официально подтверждено, что установить точно число погибших и взятых в плен
наших бойцов в первый период войны не удается, т. к. массовое уничтожение
советских военнопленных уже было предусмотрено в «Барбаросса» и в других немецких
директивных документах.
С позиций сегодняшнего дня становится ясным, что
победа над врагом во второй мировой войне была уже заложена в первые часы 22
июня 1941 года в приграничных сражениях, в героическом сопротивлении Красной
Армии врагу, напавшему внезапно и вероломно. «Одиннадцать дивизий 3-й и 10-й
армий Западного фронта оказались в окружении между Белостоком и Минском (район
Налибокской пущи), где вели бои до 8 июля, сковав здесь около 25 дивизий
противника».
Этот подвиг частей Красной армии пока не получил
должной исторической оценки, хотя по сути своей, он является первым камнем в
здании победы Советского Союза над вероломно напавшей фашистской Германией.
Ничего нет страшнее плена, да еще фашистского, для
искалеченного, лишенного возможности защищаться солдата – это и физическая
немощь, и душевное бессилие, сознание невозможности оказать сопротивление
врагу, ежеминутная угроза расправы и смерти, безвестность (все пленные, как известно,
числились «без вести пропавшими»).
Уместно привести по этому поводу и мнение историков медицины Н. П. Косарева и
В. Ф. Новодранова: «Когда заходит речь о подобных судьбах, то порой слышишь
скептические реплики о правомерности применения слова «героизм» к военнопленным…
однако подобные высказывания не обоснованы ни с исторической, ни с
морально-правовой точек зрения, а порой они извращены настолько, что не могут
считаться для нас приемлемыми. Главным образом потому, что противоречат человечности
– одному из основных критериев нашего бытия».
Дух непокорности врагу проявила советская кадровая
армии, разбитые части которой были пленены в 1941 году, и её бойцы пронесли
этот дух через все годы неволи, из-за чего фашисты относили военнопленных
первых месяцев войны к «большевистской заразе», а молодых советских военнопленных,
поголовно комсомольцев, называли «проклятыми большевиками». Уже давно пришло
время воздать должную честь всем защитникам рубежей нашей родины в самый
тяжелый период войны – в 1941 году!»
В 70-ю годовщину начала Великой Отечественной войны
вспомним наших дедов и отцов «тихим, добрым словом». Они отстояли независимость
нашей страны, они ценою своих жизней, здоровья, неимоверных лишений, особенно в
первые дни войны, не дали фашистам поработить нас и нашу Родину.
В этот день вспомним Автандилова Георгия Герасимовича
– самого человечного человека. К нашему большому сожалению, он после тяжелой
болезни 14 декабря 2009 года ушел из жизни. Похоронен в Москве на Армянском
кладбище. Пухом земля ему!
ГОУ ВПО «Смоленская государственная медицинская
академия»
Минздравсоцразвития РФ
Кафедра гистологии, цитологии и эмбриологиии.
Поступила в редакцию 27.06.2011