УДК 616.895.7:152.5:757

ПАТОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРСЕВЕРАЦИИ ИНТЕРПОЛИРОВАННЫХ ГЕТЕРОГЕНИЙ В ЖИВОПИСИ САЛЬВАДОРА ДАЛИ

© 1998 г. Д. В. Сергеев

О! О! О! О!

Шекспир. Отелло

Фундаментальные изменения в мировосприятии человека ХХ века связаны прежде всего с утратой чувства устойчивости бытия, непреложности и однозначности законов прогрессивного эволюционного развития. Не события внешнего мира, а состояние человеческого сознания детерминируют, с точки зрения многих философов, судьбу человека и человечества. В изменившейся идейно-философской обстановке новые качества приобретает и художественное мышление. Парадоксальное соединение ирреального и натуралистического - одно из кардинальнейших свойств искусства Сальвадора Дали. Художник является не столько регистратором и интерпретатором существующей независимо от него действительности, но творцом, созидающим в произведениях свой собственный мир. И мир этот параноидален.

Он отражает целостную трансформацию осознания реальности. Художник следует своим суждениям с исключительной субъективной уверенностью, они непроницаемы для опыта и критики, а содержание их невозможно [ 3, с. 131]. Параноидальная система Дали сохраняется в феноменологически неизменном, но непрестанно эволюционирующем виде десятилетиями ("Я стану Дали, я непременно стану Дали!" -обещает себе пятидесятилетний гений [1, с. 133]), она в высшей степени детально разработана и отличается поразительной логической точностью. В центре стоит сам художник и его персонифицированное продолжение - Гала, и эта эгоцентричность подвергается предельному акцентированию ("... с каждым новым днём мне всё труднее и труднее представить себе, как могут жить другие, если им не выпало счастье родиться Галой или Сальвадором Дали" [1, с. 145]). К тому же способность к критике в этой системе не ликвидируется, а ставится на службу паранойе и специфически окрашивает формальное выражение бредовых идей [3, с.133], формируя оригинальный "параноидно-критический метод" художника.

Но содержание этих идей, которое Сальвадор Дали раскрывает нам своим творчеством, всегда суть нечто вторичное. Аналитик встречается с не более чем экстравагантной художественной формулировкой привычных художнику суждений. Особый интерес в связи с этим представляет вычленение из общего наследия мастера серийных и персеверирующих элементов - образов, навязчиво отражающих некие отличные от прочих суждения, вероятно имеющие особое, гиперценное содержание.

Дали. Великий Мастурбатор. 1929

Персеверация - ярчайшая черта космологической иконографии Дали, первой обращающая на себя внимание при попытке анализа творчества художника. Вся его жизнь как бы замыкается под знаком харизмы гениальности в стремлении преобразовать окружающий мир по своему образу и подобию. Квазивитальные и анимальные категории - сновидения, реминисценции, спонтанные автоматизмы сознания материализуются в его работах, приобретая форму, цвет, объём. Архетипические образы личной мифологии неизбежно множатся и, будучи извлечёнными из глубин подсознания, начинают феерическое шествие по полотнам мастера. Реальные события персональной и общественной истории влияют на тематику произведений Дали весьма избирательно, и она эволюционирует от вычурных программно-сюрреалистических творений целомудренного эротомана к глубочайшей эстетической и этико-теософской ассимиляции классического художественного наследия под гебефреническим надзором образов-талисманов, кочующих из произведения в произведение: костыли, поддерживающие мягкие конструкции, растекающиеся циферблаты, комодные ящики, выдвигаемые из одушевлённых и неодушевлённых объектов, кузнечики, горящие жирафы, мальчики в матросских костюмчиках без устали и с неизменным энтузиазмом участвуют в катаклизмах галлюцинирующей вселенной Дали. Этот род персеверации является одной из характерных особенностей шизоидного рисунка и отличается от того, что встречается, например, при психоорганических синдромах, когда повторяющийся фрагмент обычно бывает случайным и не имеет большого значения для больного, разве что облегчая ему экспрессию там, где не достаёт иных, более богатых средств выражения. У Дали же персеверация превращается в ритуал. Повторяющиеся образы имеют символическое, метафорическое, аллегорическое значение - за ними скрывается глубинное содержание его художественного метода, многократно подтверждающее причастность художника к формированию основ мироздания. В беседе с Луисом Пауэлсом он признавался, что иногда сомневается в реальном существовании окружающего мира и не знает действительно ли он живёт, или просто нарисовал этот мир и свою невероятную судьбу. Маэстро ведёт оживлённую переписку с самим собой, начиная письма обращением "Дорогой и Божественный Дали" и часто сообщает окружающим, что был свидетелем чудес, явленных миру исключительно ради него и его прославления. Правда, к таким чудесам он порой относит появление болячки на губе или длительное отсутствие стула, но тем не менее смиренно благодарит Господа и Ангелов за эти знамения. Художник утверждает: "Я убеждён, что все великие люди прошлого , все те, чьи души образуют обволакивающую нас мистическую ноосферу - питательную почву духовности, - объединили свои усилия в то мгновение, когда я явился в мир, мгновение, когда гений человека бросил смерти свой самый дерзкий вызов" [2, с. 17,20,54]. Символом этого вызова, утверждающего права человека Сальвадора Дали на личную смерть, а гения Сальвадора Дали на личное бессмертие, символом перманентного продолжения жизни является персеверация образов на полотнах художника.

В его произведениях, как, впрочем, и в обыденной жизни, можно без труда обнаружить немало таких мотивов. Тенденция к повторению аналогичных функциональных структур - явление, распространённое среди всех живых организмов; на ней основывается выработка рефлексов, жизненных навыков и т. п. Её следует трактовать как проявление ритмичности, характерное для самой жизни [4, с. 49]. Чем меньше в процессе сознания задействовано функциональных структур, тем выше вероятность развития стереотипии. У животных с низкой степенью развития нервной системы чаще можно наблюдать стереотипное поведение, нежели у тех, которые стоят выше на эволюционной лестнице. У высших животных и человека проявления активности на уровне ствола мозга значительно менее разнообразны, чем замыкающиеся на более высоком интегративном уровне ЦНС. Следовательно, в реализации этих активностей легче проследить "персеверационный ритм" [4, с. 50], а само явление персеверации можно считать выражением тенденции живого организма к сохранению уникальной индивидуальной функциональной структуры вопреки противодействию со стороны окружения, что и составляет одну из фундаментальных особенностей жизни как феномена.

В творчестве Дали помимо прочего персеверирующие структуры-образы принимают характер ритуальных сакрификаций, выполняющих функцию защиты перед неизбежно апокалиптическим неизвестным. Аккуратно жертвуя своим полотнам талисманы, которые непосвящённому наблюдателю могут показаться бессмысленными навязчивостями, художник терпеливо прокладывает путь в таинственном мире, который мог бы грозить ему гибелью и "сумасшествием" ("Нет, никогда Дали не станет безумцем. Разве то, что я сотворил, не самое гармоничное из всех возможных сочетаний?" - заклинает себя художник в своём дневнике [1, с. 178]). В основе этих жертвоприношений лежит магическое мышление ("Разве не предназначен я самой судьбой совершать чудеса, да или нет? Да, да, да, да и ещё раз да!" [1, с. 133]), убеждающее в том, что, если идти определённым, соответствующим этому мышлению путём, то ничего дурного не случится. И вместо того, чтобы бояться неизвестного, он начинает бояться нарушения ритуала. Это, однако, не приводит к обеднению эксцентричного мира Дали, так импонирующего своей причудливой гармонией, поскольку в нём проявляется то, что в эмпирическом мире не способно освободиться от гнёта критики. Его элементы, когда-то представлявшие интегративные части великолепных произведений искусства, даже вследствие повторения, смещаясь со временем на периферию, уменьшаясь в размерах, трансформируясь из героев во вспомогательные персонажи, не становятся банальными орнаментами хотя бы в силу того, что субъекты персеверации непрестанно сменяют друг друга, сохраняя непредсказуемость творческой направленности гения.

И они далеко не однородны. Наибольший интерес аналитика способны вызвать так называемые интерполированные гетерогении - элементы изображения, являющиеся целостными объектами, которые, будучи включёнными в общую композицию художественного произведения, тем не менее несут черты феноменологической отчуждённости его общей концепции. Один из самых загадочных и глубоких образов Дали - мальчик в матроске, лица которого мы не видим, и который впервые появляется в непривычном ещё ракурсе на картине "Я в возрасте десяти лет, когда я был ребёнком-кузнечиком (Комплекс кастрации)", датированной 1933 годом, и сидящим в лодке спиной к зрителям на полотне 1934 года, а в ортодоксальном виде - с обручем и окостеневшим фаллосом в руках , - на работах 1934 года "Спектр сексуального призыва" и "Загадочный элемент ландшафта" и не оставляет художника до начала 70-х годов - "Галлюцинирующий тореро" (1970) и "Лицо" (1972).

Дали. Галлюцинирующий тореро (фрагмент). 1969 - 1970

До конца жизни Дали так и не удалось примириться с собственной экзистенциальной сущностью. Заглядывая себе в душу, он неизменно обнаруживал там своего двойника - покойного старшего брата и тёзку Сальвадора Дали Доменч, умершего, как ошибочно полагал художник, от менингита (отсюда гидроцефалическая деформация черепа у его персонажей ) в семилетнем возрасте , за три года до его рождения. Во всяком случае однажды, читая лекцию в Париже, Дали признался, что всё его искусство и эпатирующие выходки порождены именно этим обстоятельством. Мастер полагал, что брат-тёзка был как бы его эскизом, черновым наброском, а сам Дали - зеркальным отражением покойного [2, с. 7,15,17]. Мальчик в матроске, таким образом, символизирует одновременно и Дали-художника, с любопытством наблюдающего за тенезмами внешнего (внутреннего?) мира, и Дали-покойника, которого Сальвадор-младший мучительно и безуспешно многократно пытается предать забвению, увековечивая его образ. В "Невыразимых признаниях" маэстро писал: "Вместе со мной родился мой брат, мой двойник, и я должен был убить его, чтобы занять МОЁ место и получить право на МОЮ смерть" [цит. по 2, с. 22]. Но память о первенце его родителей постоянно мучила Дали. Уже в 1966 году он говорит: "Я каждый день собственноручно расправляюсь с образом моего брата (...) . Он - мой мрачный Бог, мы неразлучны, как Кастор и Поллукс. Я - бессмертный Поллукс, но и он бессмертен, и я постоянно его убиваю, чтобы у Божественного Дали не было ничего общего с этим некогда земным существом" [цит. по 2, с. 22]. В силу этого "Портрет моего покойного брата" (1963) как бы состоит из капель крови, которые, сливаясь, образуют модель молекулы, симпатичные вишенки, нарисованные как-то ребёнком Дали на двери дома знакомых, и, наконец, неисчислимое воинство конкистадоров, а сквозь запёкшуюся лужицу с мрачным удовольствием проглядывает профиль зловещей птицы. Это и есть лицо мальчика в матроске?

Дали. Портрет моего покойного брата (фрагмент). 1963

С картиной "Я в возрасте десяти лет, когда я был ребёнком-кузнечиком" связаны аллюзии многих гетерогений. На ней Дали отождествляет себя (покойного брата?) с насекомым, которое в детстве внушало ему наибольший ужас, а в творчестве замещает образ отца, проклявшего двадцатипятилетнего Сальвадора за надругательство над памятью покойной матери. Именно в 1929 году кузнечики расплодились по полотнам Дали ("Мрачная игра", "Великий Мастурбатор" и др.). Кузнечику часто сопутствует мягкий профиль, возникший впервые на "Портрете Поля Элюара" (1929). Как и растекающийся циферблат, появившийся чуть позже, а

Дали. Постоянство памяти. 1931

окончательно закрепившийся в "Постоянстве памяти" (1931), этот образ символизирует зыбкость и непрочность бытия человека как в пространстве, так и во времени и присутствует в творчестве мастера вплоть до начала 80-х годов, как, впрочем, и самая заметная и шокирующая деталь работ Дали - костыль. Он окончательно утвердил мягкие бесхребетные образования в пространстве, лишив их фантастической неестественности. Отныне - с 1932 года - всё, изображённое художником - чистая правда. То, что не могло существовать в реальном мире в силу своей аморфности, разумеется сможет существовать в нём с подпоркой. Даже кепка и акромегалическая ягодица Ленина ("Загадка Вильгельма Телля" (1933)). Но костыль - лишь иллюзия устойчивости обыденного бытия, деформированного онтологическим восприятием гениального сознания. Он лишь усиливает ощущение зыбкости конструкции. В Верхнем Ампурдане, откуда родом Дали, и по сей день такие костыли используют как подпорки в садах и на огородах, и с самого детства они были у Дали перед глазами. Он говорил, что на картинах они служат для "поддержания нежности в мягких структурах" и символизируют смерть и воскресение после смерти, поскольку напоминают ему ящерицу, с которой он играл в десятилетнем возрасте, - у неё был аномально расщеплён хвост [2, с. 83,85,87] .

Дали. Я в возрасте десяти лет, когда я был ребёнком-кузнечиком (Комплекс кастрации). 1933

В очертаниях бесконечно уходящего к горизонту стола, у которого молитвенно склонился ребёнок-кузнечик, маэстро в 1952 году усмотрел прообраз носорожьего рога. Это случилось в тот день, когда А.Лопес подарил ему трость с роговой ручкой. "Этот рог спасёт мне жизнь! - восклицает Дали в момент озарения, - Все слегка изогнутые поверхности человеческого тела имеют некую общую геометрическую основу - ту самую, которая (...) зовётся рогом носорога!" [1, с. 91,85], и в 1954 году появляется на свет "Юная девственница, содомируемая рогами собственного целомудрия". Этот процесс поступательно продолжается и в последующих творениях мастера.

Дали. Юная девственница, содомируемая рогами собственного целомудрия. 1954

Тело на картинах Дали предметно трансформируется, подвергается автоматизации, модернизации, репарации с применением различных технических деталей, в том числе и комодных ящиков ("Пылающий жираф" (1937), "Космические атлеты" (1943)), указывающих на возможность постижения внутренней сущности объектов, наверняка отличной от тривиальных представлений. По убеждению художника человечеству известна только видимость кантовской "вещи в себе", и он стремится показать её миру во всём великолепном убожестве - комодные ящики всегда пусты! Секрет паранояльной онтологии Дали в "слишком глубоком" проникновении в суть объектов и явлений, что порой и приводит к карикатуризации их взаимосвязей.

Однако метафизические переживания Дали не могут быть корректно оценены в терминах истинности или ложности, соответствия или несоответствия действительности, особенно потому, что, трансцендируя с течением времени, многие из них приобрели культурное значение в умах здоровых людей. Искусство Дали - яркое свидетельство тому, что мир болен, болен жестокостью и извращённой чувственностью. Вместе с тем художник эпатирует самодовольство здравого смысла и безвкусицу массовой культуры, доказывая, что психические девиации, даже вопреки своему часто социально негативному аспекту, в перспективе развития художественной культуры несомненно расширяют границы человеческого познания.

ЛИТЕРАТУРА

1. Сальвадор Дали. Дневник одного гения. - М. : Искусство, 1991.

2. Карлос Рохас. Мифический и магический мир Сальвадора Дали. - М. : Республика, 1998.

3. Карл Ясперс. Общая психопатология. - М. : Практика, 1997.

4. Антон Кемпинский. Психология шизофрении. - С.-Петербург : Ювента, 1998.

5. Robert Descharnes, Gilles Neret. Dali. - TASCHEN, 1993.

Резюме

Персеверация интерполированных гетерогений, приобретающая в живописи Сальвадора Дали характер ритуальной сакрификации, отражает тотальную араноидную трансформацию онтологической перцепции художника, показывая однако, что психические девиации, даже вопреки своему социально негативному аспекту, в перспективе эволюции художественной культуры способны расширять границы человеческого познания.

Смоленск

Поступила в редакцию 20.09.98.