Математическая морфология.
Электронный математический и
медико-биологический журнал. - Т. 17. -
Вып. 1. - 2018. - URL:
http://www.sci.rostelecom67.ru/user/sgma/MMORPH/TITL.HTM
http://www.sci.rostelecom67.ru/user/sgma/MMORPH/N-57-html/TITL-57.htm
http://www.sci.rostelecom67.ru/user/sgma/MMORPH/N-57-html/cont.htm
Отблески сияния
К 100-летию со дня рождения Абрама Сауловича Шевелёва
©
Нет конца и
начала.
Вокруг -
бесконечность.
В молчанье
стою у окраины вечности.
Прозрачная
призрачность
Вечности
края.
Над вечным
покоем
Мой разум
витает.1
1
Микроб:
первая встреча
Был октябрь 1977 года. Мы только что вернулись с
«картошки», проучились несколько дней и нас опять сняли на хозяйственные
работы, которые проводились на территории нового учебного корпуса, где у нас
были занятия по биологии, физике, органической и биологической химии,
английскому и латинскому языку, истории партии и физкультуре. Мы таскали
какие-то ящики из помещений цокольного этажа во двор. В подвале сильно пахло
мышами. Там был виварий.
Работами энергично руководил необычный человек. Он был
совсем маленького роста, как говорят «метр с кепкой», с большой головой и необыкновенно
большими руками и очень выразительным лицом. С первого взгляда он приковал моё
внимание к себе и вызвал на уровне подсознания какое-то необыкновенное чувство,
близкое к уважению, преклонению, восхищению. «За этим человеком я пошёл бы хот
на край света», - промелькнуло у меня в голове.
- Это Микроб, - сказал шёпотом Сёрега Матрусов, - Он
заведующий кафедрой микробиологии.
Кафедра микробиологии тоже находилась в этом корпусе
на третьем этаже правого крыла, если смотреть со двора. Мимо неё мы поднимались
на кафедру биологии и в лекционный зал. Оттуда всегда шёл какой-то необычный
запах. Потом мы узнали, что это запах приготавливаемых питательных сред, на
которых культивируют микробов, и работающих автоклавов для стерилизации
лабораторной посуды и инструментов. Этот запах у меня тоже вызывал уважение к
тому, что творилось там, за дверями, где на входе висела надпись: «Никогда не
быть праздным», - и подпись, - «Роберт Кох».
Работа шла споро. Мы с моим лучшим другом Серёгой не
привыкли отлынивать. Надо, так надо. Всегда, когда мы оказывались рядом, у нас
начинались философские разговоры и споры. Вот и теперь мы обсуждали злободневную
для нас тему: учёбу.
- Нас неправильно учат, - в сердцах сказал я, - Не
могу я воспринимать законы физики и химии как набор аксиом. Я не воспринимаю
законы в виде формул с расшифровкой символов и начинаю что-то понимать в
закономерности, только тогда, когда сам могу её вывести. Когда я поступал в
институт, то думал: «Приду в храм науки. Небожители спустятся с небес и
приобщат меня к великим знаниям и тайнам Природы». А здесь на математику выделяют
всего 10 часов. Между прочим, я уже в 10-м классе знал дифференциальное и
интегральное исчисление в объёме техникума, теорию относительности в объёме
пединститута; в химии, биологии и генетике тоже неплохо разбирался. А здесь нас
почуют какими-то примитивами. Какая, к чёрту, тут наука. Сколько времени мы уже
потеряли зря.
- Да, ты, Вовка, прав. Сейчас без математики нельзя.
Математика – это универсальный язык природы. На нём написаны все законы, в том
числе и биологические, - согласился со мной Серёга, - а тут никакого понимания.
Одна зубрёжка! Musculus biceps brahii, musculus flexor digitorum
superficialis, musculus flexor digitorum profundus, nervi olfactorii, nervus
Vagus. «Об орясину осёл топорище точит, а
факир, созвав гостей, выть акулой хочет». Ещё эти дурацкие 20 аминокислот, цикл
Кребса.
- Если я чего-то не понимаю, то не могу это запомнить,
- сказал я.
- «Как на лямина криброза поселился криста гали,
впереди форамен цекум, сзади ос сфеноидале», - продекламировал на весь подвал
Серёга.
Я повернулся и увидел Микроба. Он стоял недалеко от
нас, и как мне показалось, прислушивался к нашему разговору.
Работа подошла к концу, мы выбрались из подвала во
двор. К нам подошёл Микроб.
- Ребята, вы из какой группы? - спросил
он нас.
- Из первой «А», - сказал я.
- Ну что ж, ещё встретимся, - сказал
он, - А вы не какие-то там финтифлюшки, вы хорошие ребята. Спасибо за помощь.
До встречи.
Мне показалось, что Микроб слегка
подмигнул мне своим огромным глазом.
2
Микробиология: вторая встреча с Микробом
Зимняя сессия была нелегкой. Мы сдавали анатомию
человека, гистологию и биохимию. Проторчав на «картошке» полтора месяца, от
начала семестра до его окончания у нас, на всё про всё, оставалось два с
половиной месяца. Занятия шли с восьми утра до шести вечера, преподаватели
нагоняли упущенное время, безжалостно сокращая учебную программу. Анатомичка и
библиотека работали до десяти вечера. КПД от таких упражнений был невысок. Мы
зубрили, зубрили, зубрили эти предметы с утра до ночи. В голове, если учесть
ещё всякие там другие химии, физиологии, философии, иностранные языки,
образовалась каша. Но, наконец, сессия осталась позади, впереди - зимние
каникулы. Я сдал сессию на «отлично» и со спокойным сердцем уехал домой в Сещу.
Осенью из студентов, не работавших летом в
стройотрядах, сколачивали сельхозотряды и направляли их на «картошку». Мы с
моим одногруппником и приятелем Мишкой Селицким, с которым нас поселили вместе
в одной комнате колхозного общежития, по вечерам, уставшие, вели долгие разговоры.
Спорили, обсуждали прочитанные книги, кинофильмы, размышляли и мечтали о
будущем. В одном из разговоров о наших будущих занятиях в институте, речь зашла
о микробиологии и иммунологии. Мои знания в этой области были почерпнуты из
книги выдающегося советского иммунолога Рэма Викторовича Петрова «Сфинксы XX века»2,
вышедшей в серии «Эврика». Эту книгу я прочел, ещё учась в школе в 9 классе.
Она на меня произвела впечатление и сильно раздвинула мой кругозор. У Мишки
познания в этой области были более обширные. Он прочитал книгу Поля де Крайфа
(де Крюи) «Охотники за микробами»3, Д. Уилсона «Тело и антитело»4
и роман Синклера Льюиса «Эроусмит»5.
У Мишки был превосходный литературный вкус. Если он
что-то рекомендовал прочесть, то это непременно нужно было прочесть. Учёба была
напряженной, и я отложил прочтение этих книг до зимних каникул.
Только две книги в юности произвели на меня
неизгладимое впечатление и оказали ни с чем несравнимое влияние и, как говорил
классик, буквально перепахали меня – это роман Н. Г. Чернышевского «Что
делать?» и роман Синклера Льюиса «Эроусмит». Я многократно к ним возвращался потом,
и перечитывал.
На лекциях по микробиологии Абрам Саулович Шевелёв
рекомендовал всем студиозусам прочесть книги, которые когда-то порекомендовал
мне Мишка Селицкий. Особенно, для поднятия духа - роман «Эроусмит» (Теперь,
много лет спустя, когда я и сам стал профессором, я тоже рекомендую студентам
обязательно прочесть этот роман).
Первое занятие после зимних каникул у нас началось с
микробиологии. Мы поднялись на кафедру, заняли свою учебную комнату и притихли
в ожидании нашего нового «препода». Дверь открылась, и перед нами появился
Микроб. Оказалось, что Микроб и знаменитый по рассказам
студентов-старшекурсников профессор Абрам Саулович Шевелёв – одно и то же лицо.
Испытанное ранее необыкновенное чувство, близкое к
уважению, преклонению и восхищению возникло вновь. «За этим человеком я пошёл
бы хоть на край света», - опять промелькнуло у меня в голове.
На занятиях мы изучали микробиологическую технику,
готовили микроскопические препараты, окрашивали их по Граму, учились смотреть в
микроскоп так, чтобы оба глаза были открыты. Учились распознавать микрококки,
диплококки, стрептококки и стафилококки. Брали друг у друга мазки из зева,
окрашивали их и изучали бактериальный состав. Делали посевы отпечатков пальцев,
изучали генетику микроорганизмов. Занятия проходили очень интересно и плодотворно.
Абрам Саулович виртуозно владел микробиологической
техникой, как Паганини скрипкой. Когда он своими большими руками готовил
микробиологический препарат, это был спектакль. Его движения были необычайно
ловки, точны и быстры. Манипуляции со спиртовками, флаконами, пробирками,
ватными пробками, платиновыми петлями были завораживающе красивы и совершались
по мановению волшебной палочки. Он умел показать и научить. Через какое-то
время и мы освоили технику работы с микробами, и у нас тоже стало получаться
почти так же ловко, как и у Абрама
Сауловича.
Годы спустя, я ещё раз видел такую же виртуозную
работу, только в другой области. Я видел, как делал резекцию желудка
заслуженный врач РСФСР, ветеран Великой Отечественной войны, главный врач Дубровской
районной больницы Брянской области Григорий Васильевич Петров. Я «сидел на
давлении», а он вдвоём с хирургической сестрой в полной тишине, за тридцать
минут, без хирурга-ассистента, без единой капли крови выполнил эту сложнейшую
операцию. Чувство восторга, которое у меня тогда возникло, было, такого же
порядка, как и в случае с Абрамом Сауловичем.
Однажды, когда мы изучали мазки из зева и Абрам Саулович подходил к каждому и у каждого
рассматривал в микроскоп его препарат, вдруг около одного из микроскопов он
задержался.
- Это чей мазок? Чей стафилококк? - строго спросил он.
- Мой, - дрожащим голосом произнесла Валя Сафронова.
- Ах, твой! Завтра же! Немедленно! К ЛОР-врачу! На
занятия завтра можешь не приходить, отрабатывать не нужно.
Валя действительно была довольно болезненной девушкой.
Её часто донимали простуды. Она пропускала из-за этого занятия и поэтому
училась хуже, чем могла бы. Абрам Саулович, будучи опытным бактериологом и
врачом, по виду стафилококка в мазке из зева сразу заподозрил неладное.
На следующий
день Валя вместе со всеми пришла на занятие. Входит Абрам Саулович и видит, что Валя здесь, на своём
месте.
- Так, у врача была? – строго спросил он Валю.
- Нет, - дрожа, прошептала Валя.
Абрам Саулович быстро подошёл к своему столу, вырвал
из толстой общей тетради лист и что-то там написал своим красивым убористым
почерком.
- Сафронова, с этой запиской Вы сейчас же пойдёте к
Валентину Михайловичу Асмоловскому, декану педиатрического факультета. Он
ЛОР-врач и он будет разбираться с Вашими стафилококками. Я ему позвоню. Берите
свои вещи и марш к Асмоловскому. Сейчас же! Я проверю.
На следующих двух занятиях Вали Сафроновой не было.
Она проходила специальный курс лечения.
После этого случая Валя больше не болела. Этот эпизод
произвёл на нас очень сильное впечатление. Нам был преподан урок отношения
врача к своим обязанностям. Мы этот урок усвоили хорошо.
Потом, годы спустя судьба закинула меня в сельскую
районную больницу. Я был заведующим терапевтическим отделением. Район был
глухой и достаточно удалён от центров цивилизации, и мне не раз приходилось попадать
в самые невероятные передряги, связанные с моей врачебной деятельностью, из
которых мне удавалось достойно выходить. И этот случай со стафилококком всегда
стоял перед моими глазами, как пример достойного отношения врача к своим
пациентам.
3
Профессор Готлиб
В седьмом классе я, наконец, решил, чем буду
заниматься, когда стану взрослым. Буду заниматься наукой. Об этом я сказал
маме. Она с любопытством и оценивающе посмотрела на меня и сказала:
- Ну, что ж, значит, так тому и быть, будем заниматься
наукой. У тебя это должно получиться.
В школе я учился с удовольствием. Математика на первом
месте, физика, химия и биология - на втором, остальные предметы - на третьем.
Школу я закончил с одной четвёркой по русскому языку и с похвальными грамотами
по математике, физике, химии и биологии. Уже к десятому классу я определил для
себя направление своей будущей научной деятельности. Я буду работать на стыке
математики и биологии.
Смоленский государственный медицинский институт я
выбрал по соображениям близости расположения Смоленска от Сещи, где я родился и
вырос. Расстояние между ними всего около ста пятидесяти километров и мне нравилось
название города.
Я поступил в медицинский институт, чтобы заниматься
наукой и совершенно не собирался становиться врачом. Я уже знал, что в
институтах существуют научные кружки, где студенты занимаются наукой. После первого
дня учёбы я сразу пошёл узнавать, где находятся научные кружки.
Занятия шли уже полным ходом, а научных кружков всё не
было. И вот, наконец, в новом учебном корпусе я увидел объявление о первом организационном
заседании студенческого научного кружка на кафедре анатомии человека. Недолго
думая, я записался в этот кружок. И это определило мою дальнейшую судьбу.
Почему я не записался в научный кружок на кафедре микробиологии к Абраму
Сауловичу Шевелёву, я не знаю. Скорее всего, имел место, так называемый,
импринтинг: я мечтал заниматься наукой, я искал, где мне заняться наукой,
первым был анатомический кружок, я последовал туда и это путь закрепился у меня
на подсознательном уровне. Если бы я увидел раньше объявление о научном кружке
на кафедре микробиологии, то, скорее всего, я бы оказался там.
Микробиология у нас начиналась с четвёртого семестра.
К этому времени я уже полным ходом занимался исследовательской работой на
кафедре анатомии человека под руководством ассистента кафедры анатомии человека
Владимира Ильича Нечаева. У меня уже к этому времени стала вырисовываться тема,
которая стала темой всей моей жизни – структурный анализ кровеносных сосудистых
сетей. Уже тогда у меня появились идеи, которые потом превратились в стройную
аксиоматически построенную теорию, которую я много позже так и назвал
«Структурный анализ кровеносных сосудистых сетей».
Ко времени моего прихода на кафедру микробиологии, я
уже был о себе довольно высокого мнения как об исследователе. Прочитав на
зимних каникулах роман «Эроусмит», я представлял себя героем этого романа Мартином
Эроусмитом. И когда на кафедре микробиологии я столкнулся с Абрамом Сауловичем
Шевелёвым, то сразу и безошибочно увидел в нём другого героя этой книги –
профессора Готлиба.
Вот как описывает Синклер Льюис профессора Готлиба:
«Профессор Готлиб был загадкой университета. Было известно, что он еврей, что
он родился и учился в Германии и что его работы по иммунологии стяжали ему
славу на Востоке и в Европе. Редко выходил он из своего обветшалого коричневого
домика, если не затем, чтобы вечером вернуться в лабораторию, и мало кто из
студентов, не слушавших его курса, знал его в лицо; но каждый слышал о нём – о
высоком, худом и смуглолицем затворнике…».
И хотя внешне профессор Готлиб и профессор Шевелёв
отличались друг от друга, внутри у них была одна и та же суть, они были
чрезвычайно похожи. Кроме того на третьем курсе меня угораздило влюбиться в
девушку, у которой было имя похожее на имя возлюбленной Мартина Эроусмита. Эта
девушка, как мне кажется, не догадывалась о моих чувствах к ней, да и я не был
готов ей признаться. Она не была красавица, но была очень женственной, милой,
умной, «острой» девушкой. Там где она появлялась, она затмевала всех других
девчонок. Все мужчины, случайно оказавшиеся рядом, сразу попадали в поле её
притяжения. Она могла бы делать с ними всё, что вздумается. Мне казалось, что я
не достоин её. Чтобы завоевать её сердце я думал, что должен доказать, что я
необыкновенный человек и поэтому с ещё большей страстью я бросился заниматься
наукой и нравственным самосовершенствованием. Я дневал и ночевал в лаборатории
на кафедре анатомии человека. Мартин Эроусмит, профессор Готлиб, Леора, друг
Мартина Клиф Клосон с одной стороны и я, Абрам Саулович, девушка, в которую я
был влюблён, мой друг Серёжа с дугой стороны, погрузили меня в особый чудесный
мир, который кружил меня в вальсе Евгения Доги из кинофильма «Мой ласковый и
нежный зверь» [этот гениальный фильм Эмиля Лотяну как раз в это время вышел на
экран]. И этот мир переплавлял и форматировал меня.
Всё что происходило со мной в это время, напоминало
то, что происходило с Мартином Эроусмитом. Увлёкшись исследованиями на кафедре
анатомии человека, пропадая в библиотеке и лаборатории дни и ночи, я запустил
занятия по другим предметам. На занятия по микробиологии я стал приходить плохо
подготовленным. Абрам Саулович сразу заметил это и безжалостно стал мне ставить
двойки. Из его рук я готов был, фигурально выражаясь, принять яд. Я им
восхищался.
На меня произвело неизгладимое впечатление его метода
работы со студентами. Объяснив новый материал и показав на практике приёмы работы,
он предоставлял нам возможность выполнять далее работу самостоятельно. Он садился
за свой стол, открывал толстые зарубежные журналы по иммунологии на французском
или английском языках и прямо с листа начинал делать выписки на русском языке в
толстую тетрадь. Почерк у него был очень красивый, как у профессора Готлиба.
Это оказывало колоссальное воспитательное влияние на
меня и моих товарищей. Мы понимали, вот так нужно работать. Оказывается, что
то, чем мы занимаемся в институте – это всерьёз. Наши сердца переполнялись гордостью
за нашего учителя.
Абрам Саулович входил в первую десятку ведущих
советских иммунологов. Он был первым среди наших институтских преподавателей,
который вёл занятия в нашей группе и который был живым автором научной книги,
изданной ни где-нибудь, а в Москве, да ещё и в издательстве «Медицина». Эту
книгу мы могли своими глазами увидеть в книжных магазинах, полистать и
приобрести её, если бы захотели. Это была знаменитая монография Абрама
Сауловича «Реакция «транстплантат против хозяина» и транстплантационная болезнь»,
открывшая новую главу в иммунологии. Я где-то раздобыл эту книгу, и когда появлялась
свободная минутка, тщательно штудировал её и делал большие выписки. Мне было
очень любопытно понять, как делаются научные работы и пишутся монографии. Одно
дела работать с книгой какого-то неизвестного тебе человека, а другое дело,
когда автор сидит перед тобой, и ты в любое время можешь пообщаться с ним.
Тем не менее, я продолжал приходить на занятия не
очень хорошо подготовленным и выезжал за счёт прошлых знаний и
сообразительности. Абрама Сауловича провести было невозможно, и двойки я
получал регулярно. Я сидел не выспавшийся после ночной работы в лаборатории.
Абрам Саулович знал об этом. Ему это было симпатично, но поблажек он мне не
давал. Однажды он предложил нам выбрать какую-нибудь тему из предложенных им, и
подготовить по ней доклад в виде реферата. Я спросил его, могу ли я сам себе
тему придумать.
- А на какую тему Вы бы хотели сделать доклад?
- Математическая теория генетической информации.
- Ну, что ж, пожалуй, попробуйте. Срок - две недели.
Я загорелся этой темой.
Как-то наш преподаватель по диалектическому
материализму, очень милая и любящая свой предмет женщина, предложила мне на
одном из семинаров сделать доклад по специальной теории относительности
Альберта Эйнштейна. Ещё в школьные годы я серьёзно увлекался этой теорией и в десятом
классе уже имел довольно глубокие представления, примерно в объёме, в котором
эту теорию преподавали тогда в педагогических институтах для будущих учителей.
Во всяком случае, в школе, где я учился, в специальной теории относительности я
разбирался лучше любого учителя, а большинство учителей в нашей школе имели
университетское образование.
Мне дали на подготовку две недели. Я вновь засел за
школьные и институтские учебники. Полностью восстановился и в назначенный срок
сделал доклад. Я настолько проникся темой, что в течение двух академических часов
прочёл полноценную лекцию по специальной теории относительности со всеми
необходимыми математическими выкладками, которыми я свободно и понятно
иллюстрировал свой доклад на доске. Мои слушатели, как заворожённые, сидели два
часа, не шелохнувшись. Тогда моё выступление произвело очень сильное
впечатление на преподавателя и моих товарищей. Мне предложили прочесть лекцию
на философских семинарах в других группах нашего курса. С чем я так же успешно
справился. Это произвело фурор, я получил признание у моих товарищей.
И вот теперь я решил сотворить нечто подобное на
микробиологии. Незадолго до предложения подготовить доклад на кафедре
микробиологии, я прочёл и законспектировал монографию Н. Н. Жукова-Вережникова «Теория
генетической информации. (Теоретический и экспериментальный очерк)». На кафедре
анатомии человека в рамках своей темы я начал заниматься изучением теории
информации и некоторых специальных разделов кибернетики. И я решил сделать из
всего этого синтез.
На две недели я заперся дома, перестал посещать лекции
и практические занятия, все, кроме микробиологии. Работал практически с утра и
до ночи. Доклад получался довольно большим, много математических выкладок,
которые я заимствовал из книг по кибернетике и теории информации и адаптировал
к моей теме. За день до окончания обозначенного срока доклад ещё не был готов.
Все мои товарищи уже сдали свои работы. Остался один я. Абрам Саулович был
страшно разочарован во мне.
- Я ставлю Вам двойку, сказал он.
- Завтра последний день и завтра у Вас будет моя
работа.
- Ну что ж, - скептически произнёс Абрам Саулович, -
посмотрим.
Мне оставалось только начисто переписать доклад. Объём
работы был значительный – 48 листов, я переписывал работу всю ночь. Утром
работа была на столе у Абрама Сауловича.
- Ну что ж, успел. Посмотрим, что Вы там натворили -
пробормотал он, а я уставший и опустошенный побрёл домой отсыпаться.
Следующее занятие было только через неделю. Я сидел,
как на иголках и ждал его с нетерпением. Как же Абрам Саулович оценит мою
работу?
И вот, наконец, настал этот день.
Абрам Саулович вошёл в учебную комнату. Все шло как
обычно. Он провёл опрос, затем объяснил новый материал и дал задание для
самостоятельной работы. Когда все начали работать, он подошёл ко мне и сказал:
- Вы неплохо для будущего медика разбираетесь в
математике. В Новосибирском Академгородке работает академик Г. И. Марчук. Так вот он занимается задачей математизации
иммунологии. Он известный математик, а в иммунологии ничего не смыслил. Для
того чтобы ликвидировать этот пробел в своих знаниях, он каждый день приглашал
к себе в кабинет иммунологов, и те объясняли ему сущность этой новой науки. Через
некоторое время он стал разбираться в иммунологических вопросах не хуже, чем те
специалисты, с которыми он общался. Он проникся идеями иммунологии до такой
степени, что написал монографию, посвященную математическим моделям иммунитета
«Математические модели в иммунологии: вычислительные
методы и эксперименты» [я позже разыскал в нашей библиотеке эту книгу, прочёл,
и, в общем, это было не то, чего я ожидал]. Это очень перспективное
научное направление. Я Вам ставлю отличную оценку. Молодец.
4
«Это
Кара-Кара-Кара-Кара-Кара-Кара-Кум…»6
Приближалась сессия, а вместе с ней экзамен по
микробиологии. Я спешу на занятие по топографической анатомии. Навстречу идёт
Абрам Саулович. Я поприветствовал его. Он останавливается.
- Так, Глотов, завтра к двенадцати зайдите ко мне в
кабинет с зачётной книжкой. Я Вам ставлю за мой курс «отлично».
Я ликую. Вхожу в учебную комнату. Группа уже сидит.
Ждут «препода», говорят о предстоящей сессии. Все боятся микробиологии и
Микроба. И тут меня осенило. Я решил разыграть нашу старосту Лильку Смычкову, умницу,
красавицу, круглую-прикруглую отличницу, Ленинскую стипендиатку.
- Слушай Лиль, давай поспорим на килограмм конфет
«Кара-Кум», что я завтра ровно в двенадцать зайду в кабинет к Абраму Сауловичу
с зачеткой, и он мне поставит пятёрку по микробиологии.
- Да не за что на свете. Он же тебе двойки ставил
направо и налево, - с усмешкой ответила она.
- Спорим? - настаивал я.
- Ладно, спорим. Но только на полном серьёзе.
Килограмм конфет «Кара-Кум»,- согласилась Лилька.
«Класс!», - подумал я.
- Так, вы все слышали? - обратился я к одногруппникам.
- Угу, слышали, слышали. Ничего у тебя не получится. У
Микроба это не прокатит.
На следующий день ровно в двенадцать часов вся моя
группа столпилась у входа на кафедру микробиологии в ожидании. Я достаю свою
зачётную книжку и походкой Кузнечика из популярного тогда кинофильма «В бой
идут одни старики» (помните, когда тот «завалил» немецкий мессер?), захожу в
кабинет Абрама Сауловича. В кабинете сидели ещё несколько студентов-отличников,
которых, по-видимому, ожидала такая же участь, как и меня. Я протягиваю свою зачётку
Абраму Сауловичу, он ставит мне «отлично» за экзамен по микробиологии и я
вылетаю из кабинета, подхожу к Лильке, и показываю результат.
Далее - немая сцена из пьесы Н. В. Гоголя «Ревизор».
Следующее занятие у нас опять на оперативке. Лилька –
человек слова, наш товарищ! Приносит на занятие килограмм конфет «Кара-Кум» и
торжественно вручает их мне.
- Ребята, живём! Наваливайся! – говорю я и весь этот и
следующий день мы всей группой лопаем эти самые вкусные конфеты Советского
Союза, Дальнего и Ближнего зарубежья.
5
«Старый замок»
Экзамены сданы. Мы с большим сожалением расставались с
Абрамом Сауловичем. Начались занятия на других кафедрах. Встречи с Абрамом Сауловичем
стали редкими. Я уже был на шестом курсе, когда однажды мы с ним столкнулись на
улице. Он расспросил меня о моих делах на кафедре анатомии. А потом и говорит:
- Слушайте, мы на кафедре готовим выставку
студенческих работ микробиологической направленности. Там могут быть рисунки,
лепка, различные поделки и всё, что угодно. Вы, не хотели бы принять в ней
участие?
- Надо подумать, что бы я мог сделать. Когда-то я
неплохо лепил из пластилина.
- Отлично! Выставка будет через две недели. Хотел бы
видеть Вашу работу там.
Мне было приятно, что спустя такое долгое время Абрам
Саулович меня помнит.
Лет с пяти я стал увлекаться лепкой из пластилина. Я
лепил крепости и средневековые замки, стилизованных воинов в виде маленьких
вытянутых конусов. Надевал на них шлемы с перьями из пластилина, щиты. Копьями
у них были швейные и английские булавки. Украшал их доспехи разноцветным
бисером и кусочками разноцветной фольги. Лепил конницу. У меня создавалась
армии в 300 и более воинов. Я придумывал увлекательные игры. Мои воины штурмовали
крепости, выстраивались в македонские фаланги. Я мог часами играть во всё это.
Воображение создавало увлекательнейшие картины и приключения. Это было похоже
на игру в шахматы самому с собой. У Стефана Цвейга есть «Шахматная новелла», в
которой описан болезненный психологический феномен, развившийся у героя этой
новеллы после игры в шахматы самому с собой. Последний раз я лепил замок в 10
классе…
И вот теперь Абрам Саулович дал мне повод вернуться к
моей детской и юношеской страсти.
В это время я находился под чарующим обаянием
«Картинок с выставки» Мусоргского в обработке Равеля для симфонического
оркестра. [Когда-то в музыкальной школе я впервые услышал это произведение в
фортепианном варианте и полюбил]. Мне удалось сделать запись с телевизора на магнитофон
«Романтик – 3» и, как только появлялась свободная минутка, я слушал, слушал и
слушал. Особенно мне нравилась музыкальная картина «Старый замок».
Я купил 10 больших пачек пластилина и начал лепить.
Звучал «Старый замок» и на большом листе из толстой фанеры стал расти мой
замок. Так же, как когда-то с докладом, я на две недели погрузился в этот
процесс.
Наконец «Старый замок» был готов. Я вызвал такси [все
годы учёбы в институте мои родители снимали для меня комнату в квартире на
улице Нахимова у двух замечательных старушек-евреек Марии Ефимовны и Софьи
Ефимовны, с которыми мы крепко подружились на всю жизнь] и отвёз своё
произведение на кафедру микробиологии к Абраму Сауловичу. Он был в восторге как
ребёнок. Его и моя затея удалась. Я был счастлив.
Потом, спустя четыре года, когда я вернулся в институт
[в 1986 году профессор П. Ф. Степанов и Владимир Ильич Нечаев разыскали меня на
бескрайних просторах России в деревенской глуши, и вызвали в Смоленск для
поступления в аспирантуру на кафедру анатомии человека], я сразу сделал визит к
Абраму Сауловичу. Он сидел в кабинете. За его спиной на полке книжного шкафа
стоял мой «Старый замок». Огромный жёлтый макрофаг наползал на одну из его
башен. Это была иммунологическая обработка моего произведения, сделанная
Абрамом Сауловичем. И это была единственная наша «совместная научная работа»,
сделанная в соавторстве. Я ею очень горжусь…
6
«Пятна на белом халате»
Июнь 1986 года. Я сижу в ординаторской Рогнединской
ЦРБ. Вот уже три года я заведую терапевтическим отделением, через меня прошли
тысячи больных, я известен как хороший терапевт. Пациенты полюбили меня и я их.
Моя жизнь в деревенской глуши протекала очень похоже, с булгаковскими
«Записками молодого врача». Это был счастливейший период в моей жизни, но это совсем
другая история…
Передо мной журнал «Юность» №6 за 1986 год. Читаю;
«Шевелёв А. С. «Пятна на белом халате»».
- Абрам Саулович! Браво! – вскрикиваю я. Меня окружили
мои коллеги, большинство из которых были выпускниками нашего института и прекрасно
знали и помнили Абрама Сауловича. Читаем
статью: «…Врач – это самый близкий нам человек; от его профессиональных и
моральных качеств зависит наше здоровье и наша жизнь. Врач – это интеллигент,
культуртрегер, человек, которому мы можем доверять свои заветные тайны, с которым
можем посоветоваться, которому верим».
Мы были готовы подписаться под каждым словом, каждой
буквой, каждой запятой этой статьи. Статья актуальна и современна ещё и сейчас.
Там всё было правдой, там предлагалось решение всех медицинских проблем нашего
Отечества.
… Я в кабинете Абрама Сауловича. За его спиной мой
«Старый замок».
- Абрам Саулович, я хочу засвидетельствовать Вам своё
почтение. Мы с моими коллегами в деревне читали и обсуждали Вашу статью в
«Юности» и полностью с Вами солидарны. Там всё правильно.
- Я очень рад, что ты вернулся. Теперь о главном.
После этой публикации у меня здесь начались большие неприятности. Иногда мне
кажется, что я живу не в 86-м году, а в 37-м. Слушай меня внимательно. Ни при
каких обстоятельствах ты не должен вмешиваться в это дело. Здесь я разберусь
сам. Тебя они просто уничтожат. Ты должен заниматься своей темой. Это сейчас
самое важное, и не только для тебя. Запомни. Ни при каких обстоятельствах…. Это
тебе мой приказ.… Теперь вот что, мы тут на днях проводим микробиологический
КВН. Я тебя приглашаю в жюри вместе с Сергеем Борисовичем Козловым и Людмилой
Валентиновной Тихоновой [они в студенческие годы тоже оказались в поле
притяжения Абрама Сауловича - автор].
Вообще говоря, микробиологические олимпиады, КВН,
выставки, другие всевозможные общественные мероприятия Абрам Саулович постоянно
включал в учебный процесс. Это была его очаровательная и весьма эффективная творческая
педагогическая манера.
7
«Халаты и мундиры»
Холодная осень 1986 года. Ноябрь. Партийное собрание.
Разбирается персональное дело Абрама Сауловича Шевелёва.
О том, что такое 37-й год я знал. Ещё в детстве, когда
мы с отцом были одни, он мне много рассказал про этот страшный год, он был
военным человеком и знал то, о чём говорил. «Повесть о пережитом» мы тоже
читали ещё в 60-х. Так что, трескотня, которую поднял на эту тему в нашей
стране рупор идеологической борьбы Запада журнал «Огонёк», меня не коснулась.
То, что в этой трескотне было правдой, для меня было не ново, а то, что было
ново, оказалось неправой.
Я был комсомольцем и пошёл на это собрание. Атмосфера,
в которой оно проходило, мягко говоря, словами классиков «как валенки, стоящие
в углу», не «озонировала». Абрам Саулович был один в поле воин. Против него ополчились
все худшие силы нашего института. Лучшие – угрюмо молчали. После яркого
выступления Абрама Сауловича, где-то в углу актового зала раздались одинокие
хлопки аплодисментов.
Следуя приказу Абрама Сауловича, я занял
созерцательную позицию. В душе я был восхищён им. Его выступление было
блестящим. Он всех своих оппонентов положил на лопатки.
После собрания Абрам Саулович ушёл вместе с автором
статьи «Халаты и мундиры» [«Известия», 29 ноября
- Абрам Саулович, Вы молодчина! Я преклоняюсь перед
Вами! - восторженно произнёс я.
- А чего же Вы, молодой человек, молчали на собрании?
Взяли бы и выступили, - сказал укоризненно В. Летов.
- Нет-нет, это наш человек, ему нельзя. Я запретил ему
вмешиваться в эти дела, - сказал Летову Абрам
Саулович, - его дело наука. То, чем он сейчас занимается гораздо важнее.
8
Мимолётности
Я прохожу через сквер имени Ю. А. Гагарин. На скамейке
сидит Абрам Саулович. Я приветствую его и присаживаюсь рядом. Он расспрашивает,
как продвигается моя работа. Я рассказываю ему о квантовой (парциальной) модели
движения крови по микрососудам, над которой я сейчас работаю, о полученных
результатах, о перипетиях своей публикации в журнале «Биофизика», когда мне
пришлось схлестнуться с крупнейшим в Советском Союзе специалистом в области
гемодинамики и гемореологии профессором Сергеем Аркадьевичем Регирером из МГУ.
Дискуссия с ним шла через редакцию журнала «Биофизика» больше года. Сначала
он категорически и в резкой форме отрицал мою идею и мои результаты, потом всё
же признал мою правоту и дал добро на публикацию статьи в «Биофизике». Позднее,
после выхода моей монографии «Структурный анализ микросоудистых бифуркаций:
гемодинамический фактор и микрососудистый узел», он дважды приглашал меня в
Математический институт МГУ на семинары, организованные специально по моей
работе, где я выступал с большими докладами. На последнем семинаре он даже
предложил мне дальше работать над моей темой вместе. Потом он умер…
- Ты знаешь, я хочу твою работу выдвинуть на соискание
Премии Ленинского комсомола, - сказал Абрам Саулович, - то, чем ты занимаешься
сейчас, очень серьёзно. Твоя работа опережает время, у тебя будут большие трудности
с продвижением твоих идей.
С премией ничего не получилось. Абрам Саулович получил
тяжёлую травму, долго лечился, а комсомол и Советский Союз прекратили существование.
Только в 2002 году, когда уже не было Абрама Сауловича, после тяжелейшей
борьбы, благодаря поддержке академика РАМН Василия Васильевича Куприянова,
одного из крупнейших специалистов в мире
в области микроциркуляции крови, я защитил докторскую диссертацию сразу же, минуя
учёную степень кандидата медицинских наук. Этот факт моей биографии в моей Alma Mater был проигнорирован. Для меня это
совсем неважно. Только мнение Абрама Сауловича имело бы для меня значение, а
он, думаю, был бы очень-очень рад.
Абрам Саулович иногда приглашал меня к себе домой.
Поводом был выход его очередной книги. Мы пили вкусный чай с печеньем, говорили
о науке. Общение с Абрамом Сауловичем было для меня большой честью и радостью.
Из всех преподавателей нашего института, оказавших влияние на меня и моё
развитие, Абрам Саулович занимает первое место с большим отрывом от всех
остальных.
9
Аустерлиц
В поле его притяжения я был одним из многих…
Когда мы встречаемся с моими товарищами и вспоминаем
Абрама Сауловича, глаза у нас начинают светиться. Среди выпускников того поколения
рейтинг Абрама Сауловича бесспорно равен 100%.
Если подвести жизненные итоги моих товарищей по
группе, которая в полном составе подпала под формирующее влияние Абрама
Сауловича, то они следующие: никто из нас не ушёл из медицины; все, кто остался
работать в практическом звене, стали врачами высшей категории в различных специальностях.
У нас два доктора наук, один писатель [член Союза писателей России, автор
многочисленных рассказов, повестей и романов], один гитарист и композитор [создатель
и руководитель музыкальной группы в С.-Петербурге], двое стали военно-морскими
врачами [несли службу на атомных подводных лодках и в военно-морской авиации],
двое достигли высокого уровня в восточных единоборствах, двое стали народными
депутатами.
Мы принадлежим к одному из последних пассионарных поколений,
Советского Союза. Родина «затачивала» и готовила нас к великим свершениям, как
строителей нового справедливого и счастливого общества. Мы были готовы
подхватить знамя у старшего поколения и взять на себя бремя ответственности. Но
атака не удалась, знаменосцы пали. Мы попали в разлом эпох. Мы подставили свои
плечи под стены разрушающегося здания. Многие из нас оказались не у дел и не
востребованы. Но кое-где, семена, посеянные Абрамом Сауловичем, начинают
прорастать и давать новые молодые всходы. Ещё живы те, кто дышал с ним одним
воздухом. И у нас ещё есть память.
В этом году в нашем саду
Яблони не расцвели.
В этом году в старом саду
Поздно поют соловьи.
Что-то случилось – неласковый май.
Стало тревожно в груди.
Годы прошли и вновь я стою
В самом начале пути.
Мир изменился и мы вместе с ним –
Наш «Титаник» стремится в туман.
Аргентинское танго играет оркестр,
В каюте уснул капитан.
Весёлый радист, напевая мотив,
Не слышит тревожный сигнал.
На палубе публика, море огней
Шум, звон бокалов и бал.
Могу ли и надо ль вмешаться в судьбу?
Иль пусть всё течет, как течёт?
«Тварь я дрожащая, или право имею?»
Никто не спросит отчёт!
Время летит и мы вместе с ним,
Нельзя повернуть его вспять.
Мир идеалов, дружбы, мечты
Востребован снова опять.
В этом году в нашем саду
Яблони не расцвели.
Вишни и сливы в белом цвету
Веры, Надежды, Любви!
г. Смоленск
Утро. Полдень. 13 мая 2017 года
Примечания
1. Н. Ф.
Фёдорову, К. Э. Циолковскому, В. И. Вернадскому,
А.
Л. Чижевскому, И. В. Курчатову, С. П. Королёву
Человек
всего лишь тростник,
самый слабый в природе,
но это
мыслящий тростник...
Блез
Паскаль
Cogito, ergo sum
Я мыслю – значит, я существую…
Рене Декарт
Что значит знать?
Вот, друг мой, в чём вопрос.
На этот счёт у нас не всё в порядке
И. Г. Гёте
Декабрьский
рассвет
В иней оправил
Деревья-фракталы – живые кристаллы.
Плакучая ива,
Стремясь к Абсолюту,
Уснула фонтаном,
Застыла салютом.
«Ива, ветла, лозина, лоза, верба, ракита, ракета», -
Искры снежинок в неоновом свете.
Графичность пространства,
Тальника прелесть,
Скрипичность шагов,
Снежности свежесть.
Нет конца и начала.
Вокруг - бесконечность.
В молчанье стою у окраины вечности.
Прозрачная призрачность
Вечности края.
Над вечным покоем
Мой разум витает.
Декабрьский рассвет
В живые кристаллы
Иней оправил деревья-фракталы.
Плакучая ива,
Застыла салютом.
Уснула фонтаном,
Стремясь к Абсолюту.
Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе,-
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
Фёдор Тютчев
г. Смоленск.
Утро. Полдень. Вечер. 17 декабря 2016 года
2.
Петров Р. В. Сфинксы XX века. – М.:
Молодая гвардия, 1971. – 2-е изд., доп. – 256 с. – Серия «Эврика».
3.
Крюи, П. де Охотники за микробами / Поль де Крюи; пер. с англ. О. Колесникова.
– М.: Астрель: Полиграфиздат, 2012. – 446, [2] с.
4.
Уилсон Д. Тело и антитело. Рассказ о новой иммунологии. Пер. с англ. канд. мед.
наук И. Н. Шаталовой. Под ред. и с предисл. чл.-кор. АМН СССР проф. Р. В.
Петров. – М.: Мир, 1974. – 287 с. – Серия «В мире науки и техники».
5.
Льюис С. Эроусмит. Пер. с англ. Н. Вольпин. – М.: Художественная литература,
1973. – С. 341-775. – Серия 3 «Библиотека всемирной литературы».
6. Песня «Кара-Кум», автор текста (слов) А. Монастырев, композитор Круг
(группа).
7.
|
|
Глотов Владимир
Александрович - доктор медицинских
наук, профессор,
заведующий
кафедрой анатомии человека Смоленского государственного медицинского
университета
Кафедра анатомии человека
ФГБОУ ВО «Смоленский государственный
медицинский университет» МЗ России
г. Смоленск
Поступила в редакцию 16.03.2018.